Мы уже подходили к дому, слабо освещенному луной. Ирван открыл калитку.
VI
После этого разговора я стала чаще заходить к Тутангу. Я уже прочитала многие его книжки. А раньше я думала, что он читает только учебники по праву. Иногда мы часами беседовали с ним о книгах, о людях, о душе, о настоящей жизни, о страсти, о любви. Моя неприязнь к Тутангу исчезла, он уже не казался мне скучным, книжным человеком. Я много работала. Я старалась писать свободно, не подстраиваясь ни под кого.
Конечно, не все мои статьи проходили благополучно через руки японского цензора, многие мне возвращали обратно, и я хранила их у себя. Я старалась писать больше и лучше и почти забросила остальную работу. Ирвану теперь во многом помогали другие, а я только правила его речи.
Мои частые встречи с Тутангом не повлияли на наши отношения с Ирваном, ведь я делала то, чего он сам хотел.
У Тутанга было мало друзей. Его раздражали шумные споры и громкий смех; особенно он не любил, когда нарочито громко смеялись женщины. Он часто высмеивал девушек, которые вместе со мной приходили к Ирвану.
— С этой большеротой, длинноносой Диджах я познакомился еще в Джакарте, — сказал он однажды, — но она ведь никого узнавать не хочет. Такая стала важная, к ней прямо не подступиться. А уж как она возгордилась, когда ее назначили учительницей в школе домоводства, да еще поручили выступить с речью о моральном облике молодой девушки. Эта Диджах — хорошая актриса. Красивые слова о борьбе, о морали для нее только маска. Если бы она попробовала выступить с такой речью перед своими товарищами в Джакарте, ее бы просто освистали. Там ее все хорошо знают. Ведь она сама была беременна, но убила своего ребенка еще во чреве. А теперь выступает здесь в роли защитницы нравственности, девичьей чести, сует во все свой длинный нос… Не нос, а стручок бакунга[17]!
Я улыбнулась и возразила:
— Но в том, что случилось с Диджах, нельзя обвинять только ее одну.
— Конечно, мужчина тоже виноват, но ведь многое тут зависит и от женщины.
— Но женщина слаба.
— А разве нельзя побороть свою слабость? К тому же сейчас мы говорим не о силе мужчины и слабости женщины, а о поведении Диджах. Такие, как она, это делают не из женской слабости, а просто по легкомыслию.
Ты присмотрись к ней внимательней. К подругам своим она относится свысока, считает, что они недостаточно образованны. А многих людей она и вовсе не замечает. Трещит на всех перекрестках, что знает иностранный язык и что водит знакомство только с людьми высшего круга. А тех девушек, которые умнее, способнее ее, она просто ненавидит и всячески старается очернить их. Вот какая она на самом деле.
Я снова улыбнулась. Я теперь знала Тутанга намного лучше, и меня уже не удивляла резкость его суждений. Диджах была так вульгарна и так неискренна, а к таким людям он был непримирим. Я знала также, откуда ему известны эти подробности из жизни Диджах. Он когда-то дружил с ее сестрой Анной, она работает теперь в Сукабуми.
VII
Я люблю лунные ночи. И Ирван тоже. Почти в каждую лунную ночь мы гуляли или сидели под большим развесистым рамбутаном[18] и любовались на луну. Так было и в тот раз. Ирван рассказывал мне об их организации, о товарищах по борьбе. Он во многом разочаровался. В организацию часто приходили люди только для того, чтобы приобрести имя, прославиться.
— Только на Хасана да на Джона можно положиться в нашей борьбе. Только в них можно быть уверенным, остальных же я вычеркиваю из списка борцов за свободу страны, — говорил он. — А наши женщины! Ведь активным борцом можно назвать одну Марни.
— Но Вида, Тин, Рукаях тоже очень активны, — попробовала возразить я.
Он помолчал немного, потом ответил с горькой усмешкой:
— Активность разная бывает. Вида очень активна, потому что хочет прославиться. Ей нравится быть руководителем. А ты вот попробуй сделай ее рядовым членом организации и увидишь, что с ней будет. Уж мы-то ее знаем, она сразу забудет и о своей организации, и о товарищах. Вот тебе, например, Вида страшно завидует, и Тутангу она не раз говорила, что все твои статьи — просто-напросто плагиат. Вначале я здорово разозлился на нее; ведь это самое страшное оскорбление для писателя. А потом я подумал: стоит ли обращать внимание на то, что говорят Вида или Диджах? Для этих мелких людишек нет большего удовольствия, как оклеветать своих товарищей, а ты, я знаю, нисколько не пострадаешь от их нападок. Ведь важно, как тебя оценят честные, хорошие люди, а не такие, как эти. Вот ты говоришь, что Тин, эта вобла, страдающая экземой, активна. Но она же аристократка до мозга костей! Не могу понять, кто вовлекает в работу таких людей. В нашем коллективе ей явно не место. А больше всего меня раздражает эта болтушка Рукаях. Придет к нам и трещит без умолку о каких-то пустяках. За все время я от нее ни одного путного слова не слышал. Работать с ней просто невозможно. Вот я и думаю иногда: как мы будем строить свободную Индонезию с такими людьми?