А ко всей политической жизни, к партии, к митингам я стала равнодушна. Раньше я принимала участие в движении работниц, но мне это наскучило. Большеротая Диджах хвасталась, что она вступила в общество Красного Креста. Вида часто организовывала концерты, распространяла билеты, но меня это не привлекало. Мне все было безразлично. Только иногда, под впечатлением какой-нибудь книги, полученной от Тутанга, мне вдруг хотелось сделать что-то необыкновенное, иногда даже хотелось подняться в небо и лететь высоко-высоко.
А то вдруг мне становилось страшно, я боялась, а что если Ирван разлюбит меня, когда поймет, что я равнодушна к тому, что является целью его жизни. Как-то я сказала ему об этом. Он улыбнулся.
— Я все понимаю, Ати. Если ты белого цвета, то зачем перекрашиваться, заставлять себя быть красной, такой, как я? Я не выношу людей, которые занимаются политикой только потому, что это модно. Я тебя понимаю, но и ты должна понять меня.
X
Прошло почти два года после провозглашения республики. Ирван по-прежнему был поглощен политикой. Иногда между ним и руководителями других отрядов возникали конфликты. Это меня очень тревожило.
«Вот люди, — сердилась я. — Нельзя же жить одними чувствами. Когда же мы будем жить, руководствуясь разумом?»
Ирвана вызвали в Джокьякарту. Он мне прислал длинное письмо, рассказывал о боях, которые там были недавно. Я разволновалась, написала Тутангу. Ответ пришел скоро, Тутанг успокаивал меня, говорил, что это только одно из испытаний нашей любви.
В июле пришло письмо от Ирвана из Пурвокерто. Он был там вместе с Джоном и доктором Парно и собирался вскоре снова ехать в Джокьякарту. Он, как всегда, был на самых трудных, самых опасных участках борьбы. Я не стала его отговаривать, потому что слишком хорошо знала Ирвана и его друзей.
XI
Дни мелькали один за другим. Скоро снова пришли голландцы. Но мне теперь, собственно, было все равно, я считала, что в моей жизни это большой роли не сыграет.
Школа Таман Сисва снова была закрыта голландцами. Ученики и учителя теперь сами создавали школы. А я уже не колебалась больше, я твердо решила: надо бросать работу.
Мать поддерживала меня.
— Тебе не надо работать в школе. Ты будешь больше писать, да еще и время свободное будет, — говорила она.
В городе теперь часто слышались выстрелы. Говорили, что много убитых. И я записывала в своей тетради: «На днях убили юношу, затем старика втрое старше его, женщину, ребенка, только научившегося ходить, потом еще одного грудного ребенка».
Я писала и думала: «Неужели и это не последние жертвы?»
XII
Так прошло два месяца. На третий месяц меня стали спрашивать, почему я не работаю. Сначала только спрашивали, потом стали требовать и наконец перешли к угрозам.
Мать перепугалась, да и мне эти угрозы уже порядком надоели. Я снова стала работать в школе. Из старых преподавателей здесь уже никого не было.
Бывшего директора школы пака[19] Митро, близкого друга Ирвана, арестовали голландцы. Теперь директором школы была назначена некая мужеподобная особа с почерневшими от курения зубами. С паком Митро ее и сравнивать нельзя. Ее познания в математике, естествознании и других науках были так ничтожны! Да и к людям у нее никакого подхода не было, она совсем не разбиралась в них. Судила о человеке по одежде, по положению.
Как-то я у нее спросила, что она больше всего ценит в людях. В ответ она только кисло улыбнулась, как будто у нее болели зубы.
А когда я поближе познакомилась с другими моими товарищами по работе, я поразилась, сколько времени у них уходит на пустую болтовню. Говорили они только о повышении жалованья, о поездке в Джакарту, о распределении новой одежды.
А когда они шумной компанией возвращались из школы и направлялись в магазин по распределению товаров, мне казалось, что это идут не люди, а пустые костюмы.
Как-то я зашла к Индре, решила посмотреть его новые картины. Когда я рассказала ему о своих товарищах по работе, он прищурил один глаз и ответил: «Очевидно, они просто глупы, как пробки».
Я была рада услышать, что кто-то думает так же, как я. Обо всем этом я написала Тутангу и в конце сделала приписку, что «я не смогу долго терпеть такую жизнь». Очень скоро пришел ответ от Тутанга. Он писал: «Что же тут думать? Конечно, ты не сможешь долго жить с этими пустыми людьми. Зачем тебе там оставаться? Переезжай ко мне. Я устрою тебя работать в редакцию журнала».
Но я долго еще не могла решиться, долго колебалась. Я вспоминала об Ирване; ходили слухи, что их отряд ушел из Джокьякарты в горы. Я много думала об этих двух людях — Тутанге и Ирване, сравнивала их. И тот и другой нашли свое место в жизни.