По вечерам, за шитьем, Сити вспоминала Хашима.
«А ведь он не знает, что я снова стала шить», — думала она и смотрела на Хасти. Девочка улыбалась во сне.
«Бедняжка, — вздыхала она, — как долго ты не видела отца».
Но вот в городе стали говорить, что возвращается армия[16]. Даже в газете было напечатано. Сити сначала обрадовалась, но скоро стала тревожиться: «А вдруг Хашим не вернется? Где он теперь?»
В тот день, когда Сити прочла об этом известии в газете, она уже ничего не могла делать. Она отложила шитье и до позднего вечера все читала и перечитывала ту заметку, где говорилось о возвращении армии. Хашим снова будет дома. Вот его коричневый письменный стол, за которым он работал, аккуратно сложенные книги, а рядом стул — Сити обычно сидела на нем и шила.
Хасти спокойно спала. Щечки ее раскраснелись — набегалась и накричалась за день.
И вот однажды, примерно через неделю после того, как в газетах появилось это сообщение, к Сити пришел какой-то старик. Он долго кашлял, а потом сказал:
— Через два дня армия уходит. Но перед уходом они все соберутся за городом, за старым железнодорожным мостом, недалеко отсюда. Все родные и знакомые могут повидаться с ними, а на следующий день они уйдут. — Он замолчал, чтобы отдышаться.
— Через два дня? — переспросила Сити. — Папаша, а вы не слышали, есть среди них человек по имени Хашим? Он с ними, да?
— Кто знает, — ответил старик устало. — Хашимов много. Сходи узнай. — Он опять закашлялся. Потом попрощался и вышел.
Сити бросилась к матери.
— Мама, Хашим жив! Через два дня мы можем встретиться с ним за городом, а потом он с товарищами уйдет в Джокьякарту. Ты пойдешь с нами?
Сити открыла платяной шкаф, стала собирать одежду Хашима — и ту, что он носил раньше, и ту, что она сшила потом, когда Хашим был в армии.
Мамаша Сити, взволнованная, подошла к дочери.
— Куда он пойдет, Ти? В Джокьякарту? Зачем? А разве домой он не хочет вернуться?
Сити молча складывала вещи, она как будто не слышала ее.
— Это его дело, мне бы только его увидеть, а он лучше нас знает, как поступать, — наконец ответила Сити.
— Все в мире перевернулось, ничего не понимаю, — прошептала матушка Сити.
С этого дня Сити потеряла покой. Она все перекладывала одежду Хашима, и от нее можно было только слышать: «Хашим, Хашим…» Сити пыталась представить себе мужа. Какой он теперь? Наверно, весь обросший, изможденный, в грязном, выгоревшем на солнце пиджаке. И тут же гнала от себя эти мысли. «Нет, Хашим волевой человек, и он терпеть не может никакой грязи».
Но вот прошло два дня. Сити взяла Хасти на руки и направилась к железнодорожному мосту. Мать нажарила большую кастрюлю бобов, отдала Сити, но сама с ней не пошла. «Сердце у меня слабое, доченька, — сказала она, — боюсь, не дойду».
Когда Сити вышла на улицу, ей навстречу попалась женщина. Она показалась Сити знакомой. Да, это была Армила, ее бывшая подруга. Армила держала под руку какого-то смуглого мужчину с толстыми губами. Одет он был в форму цвета хаки. Сити стало не по себе.
«Да, эта женщина быстро устроилась, жаль только мужа, он там, вместе с Хашимом».
Армила, поравнявшись с Сити, опустила глаза.
Через полчаса Сити была уже за мостом. Хашима она сразу увидела. Оба долго ничего не могли сказать.
Хашим взял Хасти на руки. Он был все такой же сильный, бодрый, и пиджак на нем был чистый, только волосы отросли, стали длинные.
Сити не отрываясь смотрела на мужа, в глазах ее стояли слезы.
— Почему от тебя не было ничего все это время, Хашим? — спросила она наконец.
— А зачем, Ти? — ответил он с улыбкой. — Я не хотел, чтобы ты из-за меня беспокоилась! У тебя и так много хлопот. По вечерам я все время думал о тебе: не заболела ли, не случилось ли чего.
Сити улыбнулась сквозь слезы.
— Нет, я здорова, как видишь.
Хашим посмотрел куда-то в сторону и спросил:
— А на что вы жили все это время, Ти?
— Я снова стала шить, как тогда, когда только что окончила школу… А Хасти выросла, правда? Посмотри, какие у нее пухлые щечки. А ты-то как, Шим? Может, тебе нужно чего? Я вот принесла кое-что из одежды. А твой письменный стол все там же стоит, на старом месте. И книги на нем лежат. А вот остальную мебель мы сожгли, — говорила она и улыбалась. Так могла улыбаться одна Сити.
Хашим ничего не ответил, только на глазах его блеснули слезы. Он стал что-то рассказывать Хасти.
Сити огляделась, кругом были друзья Хашима, многих она хорошо знала. Она увидела Барну — мужа Армилы, он сидел под деревом вместе с матерью и братьями и ел бананы. Барна сильно похудел, осунулся. Сити вспомнила Армилу и отвернулась.
16
По условиям Ренвильского соглашения (январь 1948 г.) ряд районов Индонезийской республики передавался голландцам. Правительство Индонезийской республики отводило свои войска с этих территорий в Джокьякарту.