Но вот три часа, отведенные на свидание, кончились, Хашим поцеловал Хасти, погладил по голове жену, и Сити пошла обратно.
Хашим долго глядел ей вслед. Небо на горизонте светилось всеми цветами радуги.
До Хашима донесся плач Хасти. У него защемило сердце.
В эту ночь Сити не спалось. Как только забрезжил рассвет, она встала, открыла окно. На улице еще никого не было. Кругом тихо. Сити задумалась. Ей вдруг вспомнилась вся ее жизнь. Сколько событий за эти последние годы!
Вот забирают и увозят на машине отца. Усталое, испуганное лицо матери. Потом родилась Хасти, вот она улыбается своими розовыми губками. Хашим говорит: «Надо идти на жертвы». А вот Армила под руку с толстогубым мужчиной, одетым в хаки, Варна, худой, понурый, ест бананы под деревом, и вот снова Хашим, он держит на руках Хасти и смотрит куда-то далеко-далеко.
«Но ведь еще ничего не кончилось! Жизнь продолжается!» — подумала Сити и снова посмотрела на спящую Хасти. Около ее кроватки все еще горела лампа.
Два близких человека
I
До сих пор не могу понять, почему я вышла замуж за Тутанга. Я всегда считала его никчемным человеком. Как-то я даже назвала его пустоцветом, а в другой раз сказала ему, что он учится только для того, чтобы получить диплом.
Тутанга мои насмешки, наверное, обижали, но я тогда не задумывалась над этим, может быть, просто потому, что в то время я любила человека, который был прямой противоположностью Тутанга. Звали его Ирван.
И вот Ирвана уже нет в живых. Ирван погиб. Как и многие другие юноши, о которых сейчас пишут рассказы и слагают стихи, Ирван отдал жизнь в борьбе за революцию. Но у нас было не совсем так, как пишут сейчас в книгах. Ирван не был офицером Национальной армии Индонезии, а я не была медсестрой Индонезийского Красного Креста, не была одной из тех девушек, которые пошли на передовую, а потом на поле боя оплакивали своих любимых, павших в бою.
Я думаю сейчас обо всем этом, и мне кажется, будто в жизни моей были только эти два человека: Ирван — мой возлюбленный и Тутанг — мой муж.
Когда они оба были еще студентами института права, я уже преподавала в Таман Сисва. Мой покойный отец очень хотел, чтобы я стала учительницей. И в то время я много читала, много работала над собой. Кроме того, я писала статьи, стараясь и этим внести свой вклад в просвещение народа.
Вот тогда-то я и познакомилась с Ирваном. Мы стали часто встречаться, и вскоре я услышала от него слова: «Ати, любимая моя!»
Ирван был человек беспокойный, ищущий, он любил жизнь и умел ценить ее. И это его жизнелюбие, жажда деятельности особенно проявились во время японской оккупации. Когда пришли японцы, Ирван был вынужден оставить институт, но он не пал духом. Он быстро нашел себе новое дело и вскоре уже был руководителем одной из политических организаций. Мне с ним было очень хорошо. Он поверял мне все свои мысли, я жила его интересами, читала те книги, которыми увлекался он, хотя у меня и самой работы было очень много.
— Ати, дорогая моя, — как-то сказал он, — когда ты рядом, кажется, я все могу сделать. Согласна ты и дальше идти вместе со мной?
Он сказал мне об этом всего несколько лет назад. Как сейчас помню, в тот день я закончила редактировать его речь — он должен был выступать на одном тайном собрании. Ирван был не особенно силен в языке, и мне приходилось стилистически обрабатывать то, что он писал. Часто, выступая перед товарищами, он смущался и краснел, если замечал, что его неправильные обороты речи вызывают у меня улыбку.
II
Однажды к нам в дом пришел Тутанг. Ему как будто было не по себе в тот вечер, и выглядел он очень усталым. Правда, рубашка его небесного цвета была хорошо отглажена, а волосы гладко зачесаны. Что и говорить, Тутанг всегда был безупречно одет, подтянут, да и времени свободного у него теперь было больше чем достаточно. Ведь после того, как закрыли институт, он нигде не работал, сидел дома и перелистывал старые учебники.
— Ты не пойдешь на собрание, Ати? — спросил он и, не дожидаясь ответа, направился в мой кабинет.
На столе лежала моя еще не оконченная статья. Тутанг остановился около стола и пробежал глазами несколько абзацев. Я молчала, понимая, что объяснять что-либо бесполезно. Он заинтересовался и стал читать дальше. Вдруг лицо его исказила злоба, он бросил рукопись и опустился на стул. Я стала приводить в порядок рассыпавшиеся по столу листы рукописи, ведь Ирван должен был завтра перепечатать ее на машинке.