– Laudamus te. (Восхваляем тебя) – громко запела хорошо поставленным голосом настоятельница.
– Benedicimus te. (Благословляем тебя) – подхватил многоголосый хор.
Солнце поднималось, расцвечивая своды причудливыми красками сквозь высокие стрельчатые окна. Суровые, но добрые лики святых взирали на молящихся. Великомученица София внимательно, с бесконечным терпением смотрела с витражного окна на своих верных дочерей.
– Glorificamus te. (Прославляем тебя) – продолжали петь сестры.
Голос преподобной выводил дальше, но мысли витали далеко от восхваления Господа. Голову занимали множество проблем, которые требовали скорейшего рассмотрения. Необходимо было принять просителей из дальних подворий, распорядиться насчет передачи еще двух акров земли в пользование лендерам, проинспектировать строительство новой конюшни, и обсудить вопрос о дополнительной закупке бруса и кирпича. Да многое еще предстояло упомнить и решить. Тяжела доля настоятельницы. Старшая сестра Иеофилия – преданный и верный друг – помогала во многом, но основные тяготы ложились все же на плечи матери.
Час молитвы подошел к концу, за это время удалось определить дела, которые требовали первоочередного внимания. Хор смолк, и ее высокопреподобие Серафима, поднявшись с колен, принялась благословлять подходящих к ней женщин.
– Останься, дочь моя, и отойди в сторонку, – сказала мать одной из сестер, и лишь когда остальные вышли, вновь обратилась к ней. – Пойдем Бернадетта, присядем.
Женщины подошли к стоящим у стены деревянным скамьям.
– Разговор, дочь моя, у нас будет важным, – неспешно начала настоятельница. – Будет для тебя поручение. Необходимо отвезти письмо адмиралу в ауберг ордена Святого Иеронима, но так, чтоб ни одна живая душа не догадалась, что и куда ты везешь. Поедешь явно, не тайно…
– Но… – Серафима подняла руку, прерывая заговорившую. Бернадетта благочестиво опустила голову. Сестра была высокой, статной и отличалась особой грацией движений. Лицо имела очень красивое, но строгое, словно списанное с образов святых.
– Для этого я тебе дам пару других посланий, но и их тоже придется доставить по назначению. Знаю, что ты не вестовая сестра, – мать сразу отмела все возражения. – Но на благо ордена трудиться любым способом не зазорно. Одно из писем будет секретарю Святого Престола, а другое, главному госпитальеру ордена Святого Жофре Благочестивого. Попеняю ему на состояние госпиталя в Витрии, а то совсем забросил. Своими силами я поднимать его не намерена. Послания будут слабо запечатанными, вскрыть их можно легко. По первому требованию их не предъявляй, поупрямься немного, но смотри – до мордобоя доводить не смей! А то знаю я тебя: чуть что – лекарей звать замучаешься, – несмотря на красивую внешность и кажущуюся хрупкость Берна была одним из лучших бойцов монастыря. – Раз на лицо нежна, изволь соответствовать. Мне же нужно, чтобы тайное письмо было передано адмиралу лично в руки, а уж как ты к нему попадешь, это твоего ума дело. Извернись, но доставь по назначению. Послание спрячь так, чтобы при обыске не обнаружили. Я его малого размера сделаю. Вскрывать и читать его не смей ни под каким видом! Одна не езди, сестру себе в пару подбери помолчаливее. Направитесь неспешно, ни от кого не скрываясь, как положено через госпиталя. Тайну из поездки не делай, но и языком не трепи. Хотя не мне тебя учить… Еще что? Как письма доставишь – без промедлений обратно. Денег в дорогу я дам, а то ты у нас одна такая принципиальная, дохода никакого. Благо хоть убытка нет. Ладно, все ступай! Выезжайте завтра, еще до заутрени. За письмами к вечеру ко мне зайди.
– Благословите матушка. – Бернадетта опустилась на колени.
– Ступай с Господом! – настоятельница протянула руку для поцелуя, встала со скамьи и направилась к выходу из храма.
Сестра осталась и продолжила молиться.
***Брат Боклерк шел к епископу с не очень приятным известием: сестра, доставившая сегодня пакет, сбежала из обители после вечерней молитвы. Ему даже было немного страшновато докладывать об этом, поскольку время, чтобы отправить вслед за ней погоню безвозвратно упущено. Часовые на воротах не сразу рискнули сообщить непосредственному начальству, что проворонили ее. Старший брат, заведующий охраной барбакана, в свою очередь не поторопился оповестить настоятеля. В итоге: на дворе глубокая ночь – хоть глаз выколи, какая уж тут погоня! Тем не менее, на орехи может достаться именно ему – Боклерку, секретарю его преосвященства. Опять-таки и будить епископа Констанса, сообщая сию 'радостную' новость тоже ему. А что делать? Обязанность такая. Попробуй, скажи с утра, вообще греха не оберешься! Вот и приходится спешным образом идти по пустынным коридорам монастыря, зябко кутаясь в не полагавшийся по уставу шелковый пелиссон, наброшенный прямо на ночную рубашку. (Пелиссон – плащ на меховой подкладке с застежкой спереди и прорезями для рук.) Трепещущий огонек лампиона так и норовил погаснуть, поэтому требовалось прикрывать его рукой, и одновременно держать подальше, чтобы не заляпать горячим воском нарядный плащ. (Лампион (авт.) – переносной светильник, подсвечник с прикрепленной к нему с одного бока отполированной металлической пластиной. На подставку устанавливается свечка, ее свет отражался от металлической пластины, тем самым, увеличивая интенсивность освещения.) Сквозняк леденил голые ноги, обутые в домашние туфли без задников.