Я из единственного Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, и жизнь в ордене, уж у нас-то точно, сложная и трудная. Но кто мы такие чтоб сетовать на это? Всего лишь орудия, исполняющие Его волю на этой грешной земле, уж по собственному ли разумению или по принуждению… Для своего успокоения можем считать, что по собственному, а то если не выполнил задание – 'урок Господа' – то упокой Он душу – в данном случае – твою. Amen.
Упокаивая грешника, мы берем его прегрешения на себя, душу его очищаем и в Рай отправляем. Дальше нам их в свою очередь мать настоятельница отпускает. А уж ей кто? Епископ, не менее. Иначе столько грехов простому священнику нипочем, не списать и за десяток лет. Вот какие люди-то грешные, или точнее – стольких пришлось положить во имя истиной Веры. А в остальном, мы кроткие и смиренные верующие убийцы.
Уже в купальнях сидя в большой бочке с горячей водой, я сотворила короткую молитву, и принялась ожесточенно оттирать спину от недельной грязи и пота. Я благополучно нарушила первое правило – сначала позаботься о коне, затем об оружии, о душе, а уж после всего о бренном теле. У меня же все наоборот вышло, исключая коня, разумеется. Его увели на конюшни сразу, как только я прибыла сюда. Сначала тело, затем душа, а напоследок оружие. Хотя нет, душа была после коня, праздничный молебен-то я отстояла, и, причем на коленях, а пол у них, для общего сведения, очень жесткий.
Слегка обсохнув и переодевшись в выданную мне чистую рясу, я решила направиться на поиски трапезной, есть хотелось зверски. А если выразится точнее – жрать я хотела как сотня бесов! Едва переступила порог кельи, как ко мне подскочил послушник – мальчуган лет двенадцати. Низко поклонился и тихонечко поинтересовался, куда это я намылилась. Выразился он, конечно же, не таким образом, а витиевато и многословно, явно подражая кому-то из учителей. Как и он, я столь же велеречиво ответила, мол, не его собачье дело, куда собралась, но если его и приставили ко мне по недоразумению вследствие скудоумия, то пусть ведет меня в трапезную. Мальчишка от неожиданности рот раскрыл и вытаращился на меня с обалдением, словно я святой Симеон, принесший весть Господа.
– Ну, веди, веди. Не стой соляным столбом! – поторопила я его. – Мне после трапезы к его преосвященству идти, а молитва вот-вот начнется.
Послушник припустил почти бегом, путаясь в рясе и оскальзываясь на резких поворотах. Подошвы его сандалий были деревянными, поэтому невероятно скользкими, а еще смешно клацали при каждом его шаге. Тем не менее, мы быстро добрались до места.
Трапезная была поистине огромной. Из одного ее конца в другой тянулись длинные дубовые столы, с лавками по обеим сторонам, на которых восседали боевые братья. Молитва еще не началась, я подоспела вовремя.
Мальчик привел меня к одному из столов, пискнул едва слышно: 'Вам сюда…' – и унесся куда-то в глубь помещения. Я уселась межу двумя широкоплечими братьями, словно в колодец провалилась. Вообще-то для девушки я не такая уж и маленькая, на две ладони выше среднего, а здесь все братья как на подбор – один здоровее другого. Хотя чего это удивляюсь, орден Варфоломея Карающего основной кулак церкви и слуги у нее соответствующие. Но и мы тоже не слабенькие. Могу звездануть так, что долгонько лететь придется, да потом недельку поваляться. Пока я такими мыслями голову забивала, все дружно помолились и приступили к еде. Придвинув миску к себе, не удержалась и воскликнула:
– Sanctus Dominus! (Святой Господи!) Пост ведь!
В миске была каша на сале! Во время поста! Хотя чего это я… Поди-ка, прокорми этакие тела постной кашкой с водичкой. А может меня хотят проверить? У нас, между прочим, так послушниц проверяли в крепости веры. Вот подержат недельку на воде и хлебе перед самым постом, а потом в страстную неделю выставят ей на стол миску с кашей на молоке. Бедняга и так в строгости, в молитвенной келье сидела, а там один день от другого не больно-то отличишь, темень кругом, одна свечка еле теплится. Многие так попадались. А потом, ой мама!… Поэтому наученная опытом, не своим правда, покрутила головой туда сюда. Глядь, они все такое же едят. Уж и ложку почти до рта донесла, но нет, не могу я так. Одна была бы или у нас в ордене, умяла за милую душу и еще спасибо сказала, а здесь, ну словно перст Божий поперек горла. Сижу, пыль в глаза пускаю. Вот, мол, какая я правильная! Сцепила я зубы покрепче и терплю. Зря конечно, но все же. У меня там, в сумах лепешки спрятаны, вот ими и подкреплюсь попозже. Хоть и хиленькая это замена, но еда.