– Хороший ты мой. Молодец мальчик! Сторожи. Нельзя трогать. Нельзя, – я указала ему на седло. Во время борьбы Пятый сбросил его с бревна на землю. И указав на кормушку с овсом, произнесла – Ни! – потянула за повод и еще раз сказала – Ни! – то же самое сделала и с водой. Теперь я была спокойна, его не отравят, он не подойдет ни к тому, ни к другому. Голодать ему недолго, сегодня перед вечерей ноги моей здесь не будет.
– А почему вы назвали его Пятый? – это первое что я услышала от мальчишки, когда мы вышли из конюшни. Перед уходом я осмотрела подковы жеребца, они были в полном порядке. Интересно, какую байку мне собирались скормить?
– Что?
– Почему вы назвали его Пятый?
– Потому что я была пятой из наездников, кто оседлал его и после этого остался в живых, – зачем-то ляпнула я. На самом деле стойло в ордене у жеребца было пятым по счету. Однако всю обратную дорогу паренек уважительно косился на меня, больше ничего не решаясь спросить.
Братья пели. Чистые голоса взмывали в высь к сводам собора, отражались от красивейших витражей и рассыпались серебряными искрами в окружающем мире. Молитва неслась вверх, лилась из сердца и, казалось, что достигает престола Господа. И было от этого так хорошо, так прекрасно, хотелось, чтобы мгновение длилось вечно, чтобы молитва никогда не кончалась. От всей души, до полного растворения себя в слове, я молилась. Руки сложены в молитвенном жесте, пальцы сцеплены так крепко, словно от этого зависит жизнь. И верилось что Бог здесь. Он присутствует тут, в этом храме, и смотрит на нас, чад своих неразумных. И было от этого так хорошо, так прекрасно. Хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, чтобы никогда не кончалась молитва. Лишь в такой миг я понимала, зачем я здесь, зачем все это, к чему мое служение Ему. За этот миг я готова была отдать свою жизнь, все сокровища мира, все на свете. И сейчас, в этот самый момент, не бывает, наверное, более ревностного служителя для Него, чем я. Потому что Бог есть Все, и он всегда с нами.
В разноцветные витражи собора светило закатное солнце, лучи его преломлялись и причудливыми цветными узорами падали на нас, стоящих в низу на коленях. От этой величественной красоты захватывало дух.
– Benedictus, in nomine Domine. Amen, (Благословен, во имя Господа. Истинно) – вечерняя молитва закончилась. Солнце спряталось за облако, и свет в соборе слегка померк, от этого я очнулась, словно вернулась назад. Словно меня столкнули оттуда, из прекрасного, обратно в нашу мирскую грязь.
Братья стали подходить к алтарю для благословения. Пора было подумать о том, как бы поумнее смыться отсюда. Но нет, не удастся, епископ уже вцепился в меня взглядом и не отпускает. Что ж делать нечего, пристраиваюсь в очередь с остальными.
– Благословите ваше преосвященство, – прошу его, когда дело доходит до меня.
Он делает освящающий жест рукой, и протягивает для поцелуя.
– Что ты сейчас собираешься делать, дочь моя? – спрашивает он тем временем.
– Отправлюсь к себе в келью, день был сложный, неплохо бы отдохнуть.
– Ну что ж, хорошо, ступай, – мой ответ, похоже, его удовлетворил. Уф, выкрутилась, лживые слова в храме не были произнесены. Теперь так и сделаю: направлюсь в свою келью, но только вот у себя в монастыре. Да простится мне эта хитрость.
Уезжать из обители следовало сразу же, после молитвы. С заходом солнца ворота закроют, тогда мне уже не выбраться. А завтрашнего дня дожидаться здесь никак не хочется, мало ли что еще придумают.
Седельные сумки я заранее припрятала у входа в храм. Все что могла, одела на себя. Шлем, оружие и прочие необходимые в походе вещи спрятала. Даже кольчугу на себя нацепила, правда под поддоспешник, и она неприятно терла тело. Мне еще повезло, что местный кастелян выдал мне рясу здоровую не по размеру, и она много чего скрывала.
Меж тем, епископ слегка шевельнул рукой и от колонн отлипают два здоровенных брата. У меня душа рухнула в пятки. Но нет, еще один нетерпеливый жест и появился знакомый мне послушник.
– Проводи сестру в ее келью.
'Спасибо тебе Боже за твой дар!' – пронеслось у меня в голове. С двумя дуболомами я бы не справилась.
В храме уже почти никого не осталось. Паренек мне неуверенно кивнул, смущенно улыбнулся и потопал вперед, я двинулась следом.
'Прокололся ты Лис, ох прокололся! Тебе во что бы то ни стало нужно меня задержать в этих стенах, но вот огласки ты не хочешь. Что же происходит? Не сейчас!!! Об этом можно подумать потом! Хорошо, что лишь юный послушник провожает меня. Благодарю тебя Господи за спасение!'
Храм был настолько большой, что вид на алтарь от дверей бокового нефа полностью закрывали колонны, поддерживающие его своды. Мы беспрепятственно вышли.