*
– Я тебя вижу, я вижу, – царапал меня его детский шёпот куда-то в душу. – Я знаю, ты здесь. Это я тебя звал. Когда проснёшься, посмотри в углу снова, я оставил тебе письмо…
Просыпайся. Просыпайся! – этот голос! Неживым роботом после детского, горячего и искреннего, сверлит в голову и разбивает мир.
Но я продолжаю спать! Иду, а на мне узкие кожаные штаны для верховой езды, высокие сапоги охотника, у меня длинные волосы, я женщина. Вокруг люди, где-то в тумане. Вот появились те, у которых тоже есть фонари и лампы. Все они сбиваются вокруг меня, окружают и это ничуть не пугает. Туман съедает едва слышные звуки. Но если вслушаться в белёсую вату, в души этих людей, в дух места, то слышны жалобные и несчастные поскуливания, тихие всхлипывания, отчаянные вдохи. Отчаяние, привычное и въевшееся, объединяет, как и туман. Я понимаю, что я здесь давно. Иногда они жуют на ходу, иногда говорят со мной. Но я иду и иду, ноги сами несут меня нужной тропой, тело моё привычно находит выход. Земля мне знакома. Врастаю в неё, становлюсь частью её, будто ходила тут все жизни. Вижу стайку детишек. – Мама, мама! – кричат они. Те, что постарше, смотрят с угрозой, напряжённо. Пусто и страшно, потерянные, выброшенные дети, отданные на растерзание, беглые, ушедшие откуда-то вот так, стайкой. Старшие заботятся о младших. Старшие глядят на меня как на сестру. Теперь я с ними. По пути мы встречаем ограду, каменную кладку из плоских сланцевых плиток. Она высока, а рядом дерево и я взбираюсь наверх. Переносим малышей, но я не успеваю самого маленького! Не успела! Перепрыгиваю на ту сторону. За мной погоня, старшие несут младших. Скоро каждый будет сам за себя.
Я просыпаюсь мокрым, пот на лице и руках, жидкая соль, руки дрожат. Просыпаюсь от удушья, мне что-то давит грудь. Окно открыто, хлопает, слышен треск и топот за окном, кто-то убежал. Зверь? Перестаю различать, где тут сон, а где реальность.
Сажусь на постели и понимаю, что время перед рассветом.
*
Лезу рукой в угол, нащупываю, да, это оно! Сложенный вчетверо листочек тетрадной бумаги. Свечу на него, темно. Листочек из той же тетради. Достаю тетрадь, листаю – ещё одного листка не стало. Прикладываю лист, да, оно. Читаю.
Ты существуешь. Мой друг. Я видел, как ты приходил! Наблюдаю за тобой. Теперь я точно знаю, что ты есть…
Мне стало не по себе. Я вернулся в комнату, спотыкался в темноте. Меня опять бросило в пот. Будто тело моё распадалось от бесконечных перемещений и потрясений, как на безумных больных американских горках! Присел на край кровати, поднёс свет к листочку. …я давно для тебя пишу, как только научился, как был маленький. А до того я тебя звал и звал. Я теперь знаю, что ты придёшь ко мне когда-нибудь.
Передохнул.
…ты Бог. Мама сказала, что никакого Бога нет. А папа с ней спорил. Они кричали, было плохо. Я люблю папу и маму, и наш дом. Забери меня отсюда, пожалуйста, пожалуйста! Мне страшно. Папа и мама кричат, кричат и кричат! Я больше так не могу!
Почерк был такой же, как в прошлый раз. Но, похоже, письмо было написано раньше. А в тетради оно появилось, точнее, пропал лист от него, гораздо позднее.