*
Sweet dreams are made of this.
Who am I to disagree? *
*
Я перекрестил на её шее бечёвку и начал тянуть, так, как я видел в кино. Онемевшая рука надёжна, будто это действие ей привычно. Мы, те, кто живёт в современном мире – потенциальные убийцы все до одного, из-за доступности понимания, как это сделать, через фильмы и детективные сериалы. У меня было чувство бьющейся птички в руках и я почувствовал боль. Происходило что-то непоправимое. Несколько раз мне хотелось отпустить, но я понимал что нельзя, голос не отстанет всё равно. Как из неё утекала жизнь, так из меня утекал свет, я сваливался во тьму окончательно, в боль и был нанизан на ножи чувства вины. Чувствовал каждый её жест, каждое движение, все её переживания. Человек, бьющийся за жизнь, ужасен. Я понимал, что она сейчас думает о сыне, что внутри неё разверзается кошмар, но я не мог прекратить, не мог, уже было поздно. Мне хотелось как-то не так, но… всё равно реальность другая, не такая, как в письме, да, малыш? Так лучше? Или нет?
Some people got the real problems,
Some people out of luck,
Some people think I can solve them,
Lord heavens above! *
Она видела, что я сделал с её мужем. Я ощущал её панику и отчаяние волнами, они изрешетили меня везде. Понимаю, что вероятно, уже не выживу после этого. Боюсь снять с неё бечёвку. Казалось, она оживёт, схватит меня и будет громко, нескончаемо долго ругать за то, что я натворил. Но оставить так я не мог. Это выглядело плохо, некрасиво, уродливо, страшно. Я снял шнурок и бросил в какой-то картонный ящик, стоявший в углу, сверху бумаг, газет и писем. Как всё теперь запуталось. Как это распутать. Что с моей памятью. Что теперь со мной. Некрасивые полосы крови были везде, на полу, на стенах. Как грязно! Фу, какая грязь! И запах. Как отмыть? Но ведь это такая мелочь, правда, Бобби? Мы выдержим это?
Мой солнечный малыш, он где-то гладит кота в это время. Наверное, он на своём любимом третьем этаже смотрит на солнце. Нельзя оставить всё так, как было написано в письме. А то выходит, я ничего не изменил. Мне захотелось отнести их на реку и я отнёс.
I'm only human after all,
I'm only human after all,
Don't put the blame on me,
Don't put the blame on me. *
*
Пузыри на воде всплывали пенистой шапкой. Затем на поверхности показались два тела. Луна светила голубым, напротив вставала другая, жёлтая луна. Две луны смешали свет, как тайные любовники в своём последнем запретном свидании. Тени погасли и стыдливо спрятались, вода светилась в жёлто-голубом свете ртутью, одна, одинокая, гордая и горькая, плюхая маленькими робкими волнами о мокрые раскисшие берега, она меняла своё движение каждые несколько минут, и в пересменку образовывались водовороты.
Я сидел на берегу, мокрый, поцарапанный, усталый, с трудом дышал, пальцы ломило. Мне одиноко и страшно в открывшейся с уходом голоса внутренней пустоте. Голос исчез, вырвал и унёс с собой кусок меня в небытие. Всё во мне проваливалось в этот чёрный колодец, смывалось тревогой и паникой дочиста, кануло в черноту, забывалось. Моё я уничтожается, остатки меня осознавали распад, а возле двора, на другой стороне от моей реальности, в рокоте и рычании двигателей, с подвыванием сирен паркуются полицейские и скорая. Серый, Рыжун и незнакомый белый кот бродят среди изумрудных прудов травы. Свет отражается от их зеркальных глаз, жёлтым и опаловым лунным.
I'm only human, I do what I can,
I'm just a man, I do what I can,
Don't put the blame on me,
Don't put your blame on me. *
Я достаю тетрадь, вырываю лист и пишу:
Дорогая Высшая Сила! Забери меня отсюда, сделай хоть что-нибудь. Если ты, конечно, есть и ещё со мной.
***
Я иду степью. Травами осени, воздухом из конца сентября, сыростью из октября. Сырной головой солнце закатывается к столу горизонта и это продолжится, сколько захочу. Юбка для верховой езды, плотная, стёганая, синяя кобальт, с клиньями бордо, она взлетала крыльями, лисьими хвостами в порывах игры ветров.
Thought I found a way,
Thought I found a way, yeah (found),
But you never go away (never go away),
So I guess I gotta stay now. *
Глаза щурятся с радостью, дух свободен. Мои сны прекратились с тех пор, как я решила остаться здесь. В прозрачных степях за рекой. С каждым днём я уходила всё дальше вглубь, измеряя ногами мили и километры долгожданных питательных вольных земель. Только камни и бездорожье встречают меня. Здесь нет никого, никого из тех, кого я не хотела бы видеть. Руки всё ещё болят. Одна рука чувствует рукоять светильника, а другая сочится ранками, но они заживают. Они заживут, скоро заживут. Совсем. Останутся белые крошечные шрамики, тайные метки.
Oh, I hope some day I'll make it out of here,
Even if it takes all night or a hundred years,