На том столе действительно язва. Резекцию желудка делают. Казалось бы, диагноз абсолютно ясен. А в живот влезешь — там ничего. Ошибка диагностики или, как говорят, «козья морда».
Шьем кишки. А они перистальтируют, двигаются.
Хорошая рифма: перистальтика — перестаньте-ка. Не перестану. Еще надо шить тонкие кишки. А потом толстые кишки. Теперь осталось только шить. Резать нечего.
Анестезиологи чего-то зашевелились. Что у них там? Впрочем, это не моя забота. Их дело.
Сахар вроде больше не брали. Может, давление упало? Кровь переливают. Пусть покрутятся. У меня своих дел хватает.
— Ну как она там?
Все-таки не выдержал, спросил.
— Все в порядке.
И опять я шью, шью, шью…
Вообще-то надо бы все автоматами шить. И надежно. И всякий сможет. Не надо виртуозничать, чтобы сшить. Их еще мало, но они наступают. А мне и не хочется. Ведь я умею шить. А как трудно было научиться! Фотография точнее живописи. Однако художники все-таки рисуют. И все же мы перейдем на автоматы. Кому нужны виртуозы? Нужно хорошо соперировать. Швы должны держаться. Кто бы ни шил.
Говорят, символ хирурга — скальпель. Ерунда. Иголка с ниткой — сегодня. Сшивающий аппарат — завтра.
Кишки сшил. Все в порядке.
Вытер полость изнутри. Или, как пишут в истории болезни, брюшная полость осушена.
Можно зашивать живот.
Все!
Кончено!
Лариса Петровна молодец! Хорошо перенесла операцию!
Сигарета хорошо удерживается во рту и плохо пальцами.
А кончена всего лишь операция.
Все, что было, — ерунда. Вот как теперь? Сбалансируем мы ей сахар? Даже если компенсация диабета останется, ткани все равно могут не срастаться на этом сахарном фоне.
Будем балансировать: инсулин — глюкоза, глюкоза — инсулин; кровь — моча, моча — кровь.
Опять сидим с анестезиологом и думаем, а часто гадаем: чего сейчас дать больше — глюкозы или инсулина?
Опять берем анализы, анализы. Так и идет. Анализ крови: ух-ты, надо глюкозы! Анализ мочи: ого, надо инсулин!
Сидим, решаем, ждем, гадаем, ждем.
На следующий день.
— Лариса Петровна, как себя чувствуете?
— Плохо. Живот болит.
— Как же не болеть ему! Ведь резаный.
Хорошо поговорил. Вразумительно так. Успокоил.
Глупые вопросы мы задаем часто. А что делать? Спросить-то надо.
Дома у нас длинный пустой коридор. И много дверей выходит в него. И телефонный аппарат. Дверь, что напротив телефона, обита чем-то фундаментальным. Разговоры мешают. Чужие разговоры всегда мешают. Все соседи спокойные, положительные, тихие. Спать ложатся рано.
Сейчас у меня живет приятель. После десяти часов мы разговариваем приглушенно-притушенными голосами. Ходим по коридору осторожно, мягко переступая ногами, словно леопарды. Если нам звонят после десяти, у моей жены предынфарктное состояние. Она долго говорит мне про хамство и объясняет сущность беспардонности. А недавно в дверях нашел записку: «Граждане! Во избежание неприятностей просьба в ночное время громких разговоров не вести и после 11–12 часов стульями не шаркать. Ведь кругом все спят. Надо считаться». И мы считаемся. После десяти в квартире мертво. А в нашей комнате шепот — сгущается атмосфера скандала. Грядет.
…И вот вам! 0 часов 30 минут.
Трезвон! Телефон!
Она!
— Да!
— Хорошо, что я на тебя напала. Понимаешь, у нее вечером развился жуткий парез кишечника. Живот вздулся. Рвота. Я как раз вечером позвонила, мне об этом рассказали, ну я и притащилась сюда. — Это анестезиолог. — Я думала, диабет заиграл. Но это ваши фокусы, хирургические.
— Как сейчас?
— Сейчас все налаживается. Не волнуйся и не приезжай. Можешь смело не приезжать. Но завтра воскресенье. Ты с утра будь здесь. Сам посмотри. Так спокойнее.
— Завтра-то я буду обязательно. А вот сейчас? Точно не надо ехать?
— Нет. Сейчас все хорошо. Я просто хотела рассказать все, а дома у меня телефона нет. Будь здоров.
— Большое спасибо, что позвонила. До свиданья.
Дома телефона нет. Какой абсурд! Врач без телефона! Я переезжаю на другую квартиру. Там тоже телефона нет.
Сейчас мне часто звонят. Приходится в больницу уезжать. И даже оперировать.
А что будет после переезда?! Просто страшно.
Надо дома строить с готовыми телефонами. Город-то стал невероятно большим.
Сейчас ехать, конечно, без толку. Впрочем, было бы спокойнее. Но вообще-то, по-видимому, все разрешилось. Сколько в коридоре лампочек. От каждого соседа в коридор своя лампочка. Это на случай ночных путешествий. Там в палате не работает световой сигнал. В послеоперационном отделении две сестры. Нет, сейчас не поеду. Завтра.