А я им отвечу вполне солидно:
— Конечно, это ваше естественное право, и совершенно естественно, что вы волнуетесь, и, конечно же, я нисколько не возражаю, но у нас нет времени, нельзя терять ни минуты; прошло с момента приступа уже больше шести часов, и не исключено, что придется теперь еще из-за этого делать и резекцию ущемленной кишки.
И тут мне надо будет сказать обязательно, что я не один принимаю решение. Нельзя им говорить, что я главный этой ночью. Это я им после операции скажу, а сейчас вот что:
— Видите ли, каждый случай, требующий нашего активного вмешательства, то есть операции, мы решаем коллегиально. И я и еще один хирург, дежурный сегодня. Мы оба посмотрели и оба решили — оперировать, у обоих нет и тени сомнения. А два хирурга, думающие одинаково об одном и том же, — это уже много. У нас нет времени ждать и консультировать. У вашего папы нет времени.
А когда я сошлюсь на второго хирурга, они с легкой совестью скажут мне:
— Да, да. Конечно, конечно, доктор. Вы делайте как надо. Мы понимаем. Но вы и нас поймите — это же наш отец.
И я им скажу — я выше их, я сверху глядеть на них буду, я по возможности солиднее им скажу:
— Да. Его готовят сейчас к операции, и я тоже сейчас иду мыться и буду оперировать.
Тут надо будет им ввернуть, что такая операция для нас не редкость и я уже таких операций сделал много. Это я им обязательно вверну как-нибудь.
А теперь они обязательно спросят:
— А кто будет его оперировать?
И я отвечу, улыбнувшись:
— Всей бригадой навалимся. И я, и второй дежурный. Оба будем оперировать.
Девочки эти нежные, интеллигентные, они наверняка будут говорить так:
— Спасибо, доктор, а можно нам подождать здесь до конца операции? Нам ведь скажут, как она пройдет?
— Ну, во-первых, спасибо не надо говорить заранее: мы, хирурги, народ суеверный, как летчики, шахтеры, моряки. Спасибо скажете потом. А подождать, конечно, можно. После операции я сам спущусь к вам и все расскажу.
А после операции они, наверное, попросят разрешить кому-нибудь посидеть с отцом. Но я им на это согласия не дам:
— Нет, нет. Сегодня этого делать не надо, ни к чему, а вот завтра утром придете ко мне, и я вас пропущу.
А утром я попрошу шефа разрешить мне пропустить кого-нибудь из этих девочек.
Шеф мне, конечно, скажет:
— Больно умный. Должен быть порядок, и хозяином порядка должен быть шеф, а не юные умники. Ты дежуришь ответственным дежурным не потому, что ты умный, а потому, что исполнительный. Помни это.
Но я его уговорю и сам им разрешу пройти к отцу.
Я посмотрел на себя в зеркало.
Вот сейчас войду к ним, высокий, стройный и голубоглазый. Ну и пусть еще не солидный. Зато умный, а шеф пусть думает, что только исполнительный.
Я открыл дверь и прошел в комнату, где ждут родственники. На скамейке сидят две девушки. Я подошел к ним и сел рядом.
— Вашего отца надо оперировать.
— А что с ним?
— У него ущемленная грыжа.
— Вы доктор его?
— Да, я дежурный хирург.
— Ну что ж, мы так и думали. А когда нам можно будет узнать, как его дела?
— Завтра утром придете, и мы вам все расскажем.
— Мы обе завтра утром заняты, а придет мама, ей можно будет пройти к отцу?
— Я думаю, что заведующий пропустит. Обратитесь утром к нему.
— А у кого она узнает про операцию?
— Спросит, в какую его положили палату, и узнает у палатного врача.
— Спасибо, доктор. С ним можно будет попрощаться?
— Только быстро. Нам уже надо его на операцию брать.
Я пошел в отделение, на операцию. Надо побыстрее его соперировать, и, может, успеем еще отдохнуть, хоть немного. Устали мы сегодня здорово. Скоро уже и ночи конец.
КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ
Утренняя конференция проходит в аудитории. Аудитория на шестом этаже. На шестом этаже больше ничего нет. Ничего нет, кроме аудитории и лестничной площадки. На лестничной площадке несколько старых шкафов с препаратами — остатки музея и каталки.
Когда больной умирает, труп должен еще два часа лежать в отделении. Чтобы труп не лежал с больными, нет, чтобы больные не лежали с трупом, его отвозят в это место — на площадку.
Утром, поднимаясь в аудиторию, врачи отделения боязливо посматривают в угол, где стоят каталки. А если на каталках лежит что-то прикрытое простыней или клеенкой, каждый из врачей сворачивает и осторожно с испуганно-настороженным лицом подходит и смотрит: не мой?