Они были в основном правы. Но большинство их детей по их пути пошли.
Такие разговоры все время слышал я. Правда, папа молчал. Но мне все равно становилось страшно. Я не хотел, я даже боялся — вдруг я стану врачом! А папа молчал. Только когда после десятого класса я сказал отцу, что иду в медицинский, он улыбнулся довольно. Даже самодовольно. Поэтому я и думаю, что роль его в моем решении была велика. Хоть и в этот раз был неразговорчив, лишь буркнул: «Уж если быть врачом — быть хирургом».
Следующий абитуриент сказал, что, наверно, очень интересно разбираться во всех хитросплетениях болезней. Интересно ставить диагноз.
На этого пинкертона все посмотрели с сомнением и даже с волнением — после таких слов он мог быть не допущен к экзаменам.
У парня был высокий, бугристый лоб. Красивый был парень. Я потом искал его среди поступающих. Не нашел.
А ведь действительно, детективный момент в работе врача наиболее привлекателен в юные годы. Да, может быть, и…
Нет, я так не буду отвечать.
Что отвечать! Все же почему и когда я решил стать врачом?
Следующая — пучеглазая, пышноволосая, восторженная девочка. Она считает, что все дороги перед ней открыты. Она что-то говорит восторженно. Она, наверно, хочет быть хирургом.
Всей своей работой, всей своей жизнью, всеми своими разговорами отец отпугивал меня от медицины. Когда он говорил по телефону со своими коллегами, на меня высыпался целый каскад терминологической абракадабры: аппендэктомия, лимфогрануломатоз, нейрофиброматоз и так далее и еще похлеще. В ужасе я слышал все это — в жизни все это не запомню, в жизни не буду врачом.
Но когда папа приходил с дежурства, иногда приползал с дежурства (иногда ботинки, носки, рубаха в крови), сваливался на кровать — это мне нравилось. Это так пахло романтикой. И я гордился папой.
А однажды он вправлял вывих бедра. Это делается так: больной лежит на полу. Нога сгибается в колене. Петля из простыни идет под колено и на шею хирурга. Шеей тянет, а руками вправляет. Вправил. А на шее папы сзади осталась странная полоса. (Потом такие полосы я видел на занятиях по судебной медицине. Странгуляционная борозда это называется.)
Я был в восторге.
В такие моменты я очень хотел быть врачом.
Один мальчик отвечал совсем тихо, неуверенно. Было неясно, почему он хотел стать врачом. (Естественно, ответы других были ясны.)
Я хотел только в медицинский.
Но почему?
Я не знаю, что мне отвечать на этот вопрос.
Что-то, во всяком случае, я ответил.
Я попал в институт.
А сейчас я работаю хирургом.
Действительно, всё были правы. И работать тяжело. И жалоб много. И трудно все усвоить. Нечеловеческая речь медиков иногда похожа на шаманские заклинания. Посложнее говори или вещай. Посложнее манипулируй. Ты сразу становишься значителен. Тебя слушают — тебе внимают. Шаманство приятный путь в медицине (и даже для больного иногда). Понятный путь.
И теперь я тоже не могу ответить, почему я стал врачом. Я не могу четко ответить, что мне нравится в медицине.
Мне нравится быть в медицине.
Собственно, что мне нравится в медицине, это я и хочу понять, об этом и пишу.
ПАЛЕЦ
Вы хирург? А хотите, я покажу, как можно палец оторвать?
Она складывает как-то обе руки и затем — раз! — резко разводит их в стороны.
Великолепно! Полное впечатление, что оторвала указательный палец.
Я встречался с самыми различными реакциями на сообщение о моей специальности. Но эта реакция удивила меня. Она великолепна. И реакция, и женщина.
Молодая, сильная, здоровая. Сейчас скажет: «Пришей, а то убью!»
У меня так было.
Студентом пятого курса (только перешел на пятый) я был на практике. И однажды остался один в больнице. Хирурга куда-то вызвали.
И только я почувствовал себя хозяином и большим человеком, хирургом самостоятельным, едет «скорая помощь».
(Черт возьми, а я еще не успел ни обхода сделать, ни распорядиться где-нибудь. Что везут-то, боже мой! Что делать буду?)
Машина неслась от деревни прямо по полянке, не по дороге, к воротам.