Иван Михайлович, Иван Михайлович! Тяжко ты мне достаешься.
Резекция технически тяжелая.
Непроходимость кишечника — опять операция.
Тромбофлебит.
Воспаление легких.
А теперь еще желудочное кровотечение!
А теперь еще жена на меня все это выливает. Ну что я ей могу сказать? Что ответить?
Больные говорят: «Доктор, тридцать первого она ему принесла четвертинку водки. Они смешали ее с красным вином и вдвоем выпили. Он потом закусил кислой капустой и еще чем-то».
Не буду же я ей теперь говорить об этом! Она и не думает об этой пьянке. Именно пьянке. Для него это была ужасная пьянка. Ладно, водка… Но закуска — капуста кислая и еще что-то… Вот это что-то… После двух операций! Внутри, в желудке, еще нет полного заживления. Да еще воспаление легких, тромбофлебит!
В гневе своем она твердо уверена — операция была сделана неправильно и плохо. Иначе не бывает.
Скажи ей — не поймет. Да и надо ли говорить?
Да и я не уверен, что кровотечение — результат водки и закуски.
А Гусев? Наверно, умрет. Кровотечение ужасно. Откуда столько крови берется!
Он умрет, а она останется жить с сознанием — убила мужа! Все обострится. Все станет на попа. Легче ей жить будет с сознанием — врачи виноваты. Неправильно операцию сделали. Врачи виноваты — так легче. Ей легче. Чего уж сейчас считаться! Так легче и привычней.
Что я ей скажу и зачем? Пусть кричит.
— Ничего в нем не осталось! Куда же ему еще третью операцию! Не даю своего согласия! Идите и уговаривайте, если хотите!
Он может умереть! Как можно позволить себе уговаривать его без ее согласия?
— Поймите же! Он ведь умирает. Наверняка умрет без операции. Он и с операцией может умереть. Но это дает хоть какой-то шанс. А так? Сто процентов! Нельзя же не попытаться даже!
— Доктор! У Гусева опять кровотечение — рвота с кровью!
— Зарезали!.. Не надо было делать операцию! Говорила я ему. Говорила. А теперь… Опять рвота. С кровью… Делайте вашу проклятую операцию! Дорезайте мужика!.. Какой пришел сюда. На ногах. Сам… Проклятая больница… Дорезайте! Дорезайте!
— Отведите ее в ординаторскую. Он же услышит.
Да-а, намучился Гусев тогда. Но ничего, пришел как-то к нам в больницу через три года. Сына привел с аппендицитом. Доверяет. К нам привел.
БОРИС ДМИТРИЕВИЧ И ВИКТОР ИЛЬИЧ
— Давай, Ленька, маленько постоим! Нога что-то болит.
— Давай. А что у тебя с ногой?
— А кто ее знает. Неделю уже. А сейчас постою чуть-чуть, и все в порядке будет.
— Слушай, папа, а мы завтра пойдем с тобой в Зоопарк?
— Ну, Лень… Как ноги болеть не будут — пойдем, конечно.
— Но ты ж обещал, папа.
— Ленька, не будь маленьким. Если болеть не будет, наверное пойдем.
— Мы ж в кино ходили с больными ногами.
— В кино ж сидеть надо, а в Зоопарке ходить. Разницу видишь? Ты совсем как маленький!
— Папа, а ты «Трех мушкетеров» в каком классе прочитал?
— Во втором или третьем.
— А где тебе больше понравилось: в кино сегодня или книга?
— Ну пойдем. Полегче стало. Книга больше — они там обаятельные ребята, а здесь злые и бесчеловечные хулиганы. А всю трилогию о мушкетерах я очень люблю.
— Пап, а почему трилогию — книг же пять?
— Ну, ты совсем как несмышленыш, Лень! Первая книга — «Три мушкетера». Вторая — «Двадцать лет спустя». Третья — «Десять лет спустя». А уж сколько томов в каждой книге получилось — дело семнадцатое.
— Почему семнадцатое?
— Ну сорок пятое!..
— A-а… А мне так нравится д’Артаньян. Он хороший был. И ненамного-то он старше меня. Интересно жить было в то время.
— Это ж сказка, Лень. Тогда не так уж красиво было, как в книжке получается.
— Нет. Хорошо. Там война красивая. А потом победы, праздники.
— Эх, Ленька, Ленька! Мал ты, а то б я тебе рассказал. Учти. Для всех война — это самое плохое время. Люди тысячами, миллионами погибают, голодают, страдают, теряют друг друга иногда на время, а часто навсегда. А победы? Какие праздники? Люди грустно радуются, что сейчас больше убивать не будут, что домой возвращаются жалкие остатки радостной и веселой молодежи, которая так и не стала молодежью. Ты представляешь, Лень, ребята остались без молодости. Люди радуются грустно, что через несколько лет, наверно, перестанут голодать. А сколько слез по убитым в эти праздники! Дай бог, чтоб тебе по досталось это время.
— Папа, а вот когда ты был на фронте, было у вас что-нибудь такое же, как под Ларошелью, когда четыре мушкетера и целая армия?