(Не разбирая пути мчится. Наверно, что-нибудь ужасное. И никого! Хоть бы кто из ребят!)
Сестра с удивлением уставилась на меня, когда увидела, как я выскочил на крыльцо и помчался к студенческому общежитию. По дороге я понял, что не добегу. Машина будет раньше.
Может быть, понадобится что-то сделать в ту же секунду, как привезут!
Я кинулся назад к больнице.
Машина приближалась.
В отчаянии я выпрямился и принял достойный вид. Мне казалось — уверенный вид.
(Надо закурить. Черт побери! Никак не попаду в карман. Я совсем сошел с ума. Надо взять себя в руки!)
Скатился с крыльца к машине. Чему быть, того не миновать. Быстрей бы хоть увидеть, кого привезли, хоть сквозь стекла машины.
Наш хирург Георгий Петрович рассказывал, как в прошлом году он был вызван на стройку на несчастный случай, а в больницу привезли мужчину с ущемленной грыжей. Тогда тоже студент оставался. Правда, не один. Их было двое — все-таки легче в два раза. Грыжа уже шесть часов как ущемилась. Сейчас еще может быть кишка хорошая, а вот-вот и омертвеет. Омертвеет — и кусок кишки отрезать надо. Резекцию делать то есть. Тогда вообще все тяжелее и будущее больного сомнительно. А когда Георгий Петрович вернется, неизвестно. Короче, если ждать, считай, кишка пропала.
Ребята решились. Сделали операцию. Кишку спасли, а как зашить так, чтобы и грыжу ликвидировать, забыли. И так вспоминали и эдак. Что в книге написано, помнят, как другие делали, тоже помнят, а как это самим сделать, не знают. Не получается. Зашили просто, как обыкновенную рану. Человека спасли. Кишку спасли. А грыжу не ликвидировали.
— Правильно сделали, ребята, — сказал Георгий Петрович. — Человека спасли, а грыжу всегда можно ликвидировать.
(Вот бы мне так же выйти из положения! Ну что стоит им грыжу привезти! Да нет, машина-то несется как оглашенная.)
В машине рядом с фельдшером сидит здоровая, молодая женщина. Лет так двадцати — двадцати трех. Про таких пишут: кровь с молоком.
(Рука только перевязана. Слава богу! Значит, все в порядке. А вдруг артерия?! Или сухожилие! Что делать буду? Ерунда! Артерию перевяжу. А если сухожилие, зашью рану — и все. Это для жизни не опасно. Да и ждать Георгия Петровича можно.)
— Что случилось? Что привезли?
— Да с торфоразработок. Девицу по пальцу рельсом стукнуло.
— Как рельсом?
— Да так. Подняла да стукнула по пальцу.
(Опять ничего не понимаю. Да как она подняла? Ладно, потом уточню.)
— А чего ж вы неслись так через поле?
— Да просто так. Скучно стало, — смеется шофер.
(Вот хулиган! Напугал до смерти. Все не так страшно.)
— Ну, милая, что у вас случилось?
— Палец отшибла здорово. Ужас как болит. И крови много.
— Крови — это неважно. По вашим щекам не скажешь, что много было крови.
(Кажется, я слишком успокоился.)
— Вы шутник, доктор.
— Ничего, сейчас посмотрим. Возьмите ее в перевязочную.
Руки я мыл тщательно-тщательно. Я уж сейчас не помню, но, наверно, надеялся, что дотяну до Георгия Петровича.
Чем чище становились у меня руки, тем больше прибавлялось важности.
(Как же это она рельс-то подняла? Ух и здоровая! Да и на вид сильная. С торфоразработок! Что и говорить!)
— Так. Развяжите ей руку.
(Э, я, кажется, рано обрадовался! Палец болтается, что называется, на ниточке. Ничего не сделать. Палец не спасти.)
— Да. Большой палец. Самый рабочий палец. Без него-то трудно будет. Рельс не поднимешь.
— Что! Ты что, доктор! Отрежешь палец — убью! Право слово, убью. Шей как хочешь, но шей. Отрезать не дам. Убью!
Смотрит зло. Если бы заплакала, тогда можно и не поверить, что убьет. А то ни слезинки. Рука левая. Рельс поднимала другой рукой.
— А вы не левша?
— Что ты мне зубы заговариваешь, доктор! Убью, если отрежешь!
— Что заладила! «Убью, убью»!.. Как я его пришью-то?
— Как хочешь, но пришей…
(Кажется, вот-вот заревет. Больно ведь).
— Шей быстрей, доктор.
— Да ведь пришью — гангрена будет. На всю руку перейдет.
— Какая гангрена? Никакой гангрены не будет.
(Вот попался! А? Рельсом ушибла. Ладно, надо шить.)
Я долго возился с этим пальцем. Осколочки кости удалял. Кровотечение останавливал. Обрывки мертвых тканей отрезал. Шил чего-то.
А Георгия Петровича все нет и нет.
Наконец я сопоставил костные отломки и зашил рану.
Палец сшит. Положил гипсовую повязку.
Что будет?!
Хорошо, что я не стал ждать Георгия Петровича — он приехал только под утро. Я докладываю: так, мол, и так. Палец такой… Говорит — убью… Ну, я и сшил.
— Ты что, сдурел? Ведь гангрена будет. Да еще небось часто швы накладывал?