— Ну ладно, а как вообще твоя жизнь? Жена все там же работает? Она мне очень понравилась.
— Жизнь моя нормальная. Работает там же. Она мне тоже понравилась.
Похохотали немножко.
— Она довольна работой?
— Нет. Скучно ей на этой работе.
— Ну что ты! Там такая светская обстановка — это как раз для нее.
Эх, Таня, Таня!
— Скучная работа, понимаешь…
— Зато там есть другие прелести. Ты чудесно выглядишь. Только стал толстым. Даже не так толстый, как какой-то большой, внушительный. По-прежнему читаешь много?
Все время по лицу блуждает улыбочка, какая-то улыбочка. Не обычная. (Улыбочка «уточкой».)
— Слушай, я тут встретила твоего Витьку. Мне нужно было написать в журнал о физиках. Ну, я обрадовалась, думала, с ним вместе, в соавторстве. Ему, как физику, карты в руки. Но он меня быстро поставил на место. Он ученый — я так поняла. Да он и всегда был очень умен, Витька.
— Конечно, ученый. А ты что, не согласна?
— Вы все так швыряетесь этим словом. Все вы, вся ваша компания стала сплошь ученая. Ты уже кандидат?
Я покорно подставляю голову. Я не могу с ней спорить. Я даже иногда поддакиваю, когда не совсем согласен. А чаще, когда не согласен, подхихикиваю.
Потом Таню перевезли в отделение. У меня была одна палата отдельная, на одного человека, и я сказал, что такую тяжелую больную надо положить в эту палату для самых тяжелых.
Почему-то я стеснялся сказать сразу, что это моя знакомая.
Почему?
То ли я нервничал, то ли совесть была нечиста…
Сегодня я все делал правильно, честно, как умел. На работе я всегда стараюсь быть честным до конца. Я старался быть честным сам с собой, так сказать, в лечебном деле.
Но я вспоминал наши с Таней детские отношения. То время, когда создавались наши характеры, когда создавалась вся наша жизнь. Был ли я честен? Как пошла моя жизнь?
Почему-то Танина болезнь, вернее, Танина травма и ночь в ее палате заставили меня вспоминать не совсем, я бы сказал, уместное. Как будто я чувствовал какую-то вину.
А в чем, собственно, может быть вина? У нее жизнь сложилась нормально, у меня тоже хорошо. Травма… Ну травма — это дикая случайность. А то, что она попала ко мне в больницу, да в мое дежурство, да в мои руки, — это и вовсе случайность из случайностей.
Я сам налаживал ей переливание крови, хотя можно было уже и не переливать — кровопотеря была восполнена, показатели пульса и давления были стабильны, в хороших пределах, гемоглобин тоже был на нормальных цифрах. В таких случаях мы обычно оставляем капельницу и делаем все, чтобы больной спал, и сами, если нет работы, стараемся отдыхать, а не мельтешиться у постели больного. Даже если это знакомый.
Около трех часов ночи Таня проснулась. Я спросил, как она себя чувствует. Она ответила. Говорили по делу. Она меня не узнала, точно так же, как и я ее: не потому, что не помнили или изменились мы очень, — просто в голову не приходило.
Хотя вполне естественно думать, что, заболев, любой из моих знакомых, даже случайно, может попасть ко мне.
Но это теория.
Я был почему-то рад, что она меня не узнала.
Утром-то она узнает.
А ночью все люди серы. Я был рад, я стеснялся, я вспоминал. Я вспоминал себя, ее, нашу любовь, моих друзей…
В мае месяце, на пятом месяце нашего знакомства, я ей признался: пишу дневник. Каждый день она просила его почитать. И мне так хотелось это сделать! Как бы все легче было! Не надо бы и объясняться тогда. Я даже не представлял, как это можно сделать. (Я и сейчас это слабо представляю. Хоть я много раз влюблялся и даже любил много раз, по-моему, глупо думать, что любят лишь один раз в жизни, но сакраментальную фразу произнести никогда не мог.)
И теперь только я понимаю, что дневник писался с тайной мыслью, даже от себя спрятанной, показать его ей.
Пока мужчина до чего-нибудь додумается, женщина уже это почувствует. Обманывать себя мы начинаем с самого детства. Впрочем, правильно ли обобщение — мы? Может, только я. Вообще я давно заметил: как начинаешь обобщать, так и ошибаешься: пожалуй, не стоит ничего обобщать.
Передачу дневника я обставил помпезно и сделал это в день своего рождения.
Следующая встреча на бульваре, на скамейке.
— И ты все это думал?
Молчу.
— И ты все это переживал?
Молчу.
А сам пою внутри. Мне кажется, что все в порядке. Судя по тону.
— Ты знаешь, я весь день сидела на окошке и все думала: люблю я тебя или нет?