Михаил Николаевич, наверное, понимал, что ставит своего коллегу в тяжелое положение, и, по-видимому, сам маялся этим. В тяжелое положение. Не официально, а по существу. Он всю тяжесть ситуации сваливал на товарища. Но может ли до конца правильно думать человек, когда он умирает? А Михаил Николаевич понимал, во всяком случае, он сейчас так понимал, что пришло его время. Он играл с собой в последнюю игру и, наверное, не очень праведно затягивал в эту игру и товарища. Но товарища он затягивал только в игру.
— Я все понимаю. Возьми этот крест на себя. Слушай дальше. Если ты сочтешь достаточно необходимым рентген — делай. Я согласен. Но если ты опухоль увидишь на рентгене — очень трудно меня обманывать. А я хочу, чтобы все время было два возможных пути для рассуждения. Я не хочу точно знать, что у меня. Я не хочу сжигать свои корабли сам. Это будешь делать ты. А я все время должен иметь возможность думать, что в бухте стоят мои корабли. Понял, Саша?..
— Ну хорошо, хорошо. Но ведь если я сделаю рентген, вы можете ничего не знать, что там.
— Но я буду хотеть посмотреть снимок сам — я же живой еще, черт возьми!
— Простите.
— Ты должен лишить меня возможностей узнавания. Только рассуждения. Ты не понял еще, о какой услуге я прошу?
— Простите.
— Ты сделаешь мне операцию. Если можно удалить опухоль — удалишь. Если нельзя, сам знаешь — сделаешь свищ наружу. Если отрежешь и сошьешь, для страховки все равно наложишь свищ наружу.
— Так если хорошо сошьется, зачем свищ?
— Ты опять не понял. Мне все время нужен запасной выход для рассуждений. Ты меня бессмысленно терзаешь.
— Простите.
— Если ты не удалишь — свищ обязателен. Если удалишь — возможность свища дает мне, в свою очередь, возможность думать, что свищ временный. Да помоги же мне обманывать себя!
— Но ведь, если будет все в порядке, вы ж не поверите.
— И пусть. Пусть не поверю, если все в порядке. Хуже, если я точно буду знать, что плохо. И операция будет неофициальная. Хуже, чем мертвая душа. Не писать никакой истории болезни. Не записывать операцию в операционный журнал. Она не войдет ни в какую статистику. Все запишите только в случае смерти. Если я живой — нет операции, может быть только свищ.
— Понятно.
— Все тебе понятно? Это смертная просьба. Тебе тяжело будет. Ну, а если умру… Это наше право и обязанность. Я сделаю все анализы, буду готовиться. Можешь говорить предварительно с кем угодно, делать как удобно. Тайну делай из этого только для меня. Дома я первый разговор проведу сам. Первому с домашними тебе говорить не придется. Скажешь все, что найдешь нужным. Сам я про рак не скажу. Пусть они думают, что я об этом не думаю. Вся тяжесть на тебе, Саша. Перестраивайся.
Вот с каким разговором на какую почву попал больной. Нашел время. Но у него свое время.
А дома Михаил Николаевич сидел в кухне за столом, ел и оживленно рассказывал Людмиле, как ему пришлось ехать домой без пальто, что безобразие закрывать раздевалку, что она должна работать всю ночь, что хотя бы оставляли ключ где-нибудь, что нельзя жить из расчета, что кто-то чем-то воспользуется, например оставленным ключом, и кто-то кого-то обманет, украдет, и кому-то придется отвечать за кого-то. Нельзя жить с вечными мыслями, что кто-то кого-то обманет. Что завтра ему придется идти на работу в куртке, что в толстой кишке у него полип и, наверное, придется сделать небольшую операцию.
Людмила спросила, что за полип и какую операцию.
Он сказал, что полип — это доброкачественная опухоль и что операция небольшая.
Людмила спросила, кто будет делать.
Он сказал, что договорился с Сашкой.
Основную тяжесть он опять свалил на Александра Григорьевича. Но ведь это и нормально. Кто-то должен на себя взять всю тяжесть.
Врач, конечно. Лечащий врач.
— А что дальше?
— Что дальше? Все. Сделали ему операцию, все в порядке.
— Так что же оказалось все-таки?
— А тебе зачем знать?
ПРАЗДНИЧНЫЙ ДЕНЬ
Сегодня выходной день и можно не торопиться. Но проснулся он, как всегда, рано — привычка. Как приятно заложить руки под затылок, вытянуться и смотреть, можно даже думать. И не вставать. И как только он это подумал, тут же встал. Он не пролежал и пяти минут. Привычка. Досадная привычка. А в доме все еще спали. Тоже привычка. Ему приходилось вставать раньше других. Так распоряжались ими их рабочие расписания. Им и прочими домашними.
Все равно приятно двигаться не спеша. В больницу-то заехать надо будет, но потом, успеется.