— Позвольте задать вам один вопрос: вы потеряли любовное письмо? — спросила Жильберта.
— О нет!
— Тогда другое дело. Если бы я точно знала, о чем идет речь, я бы, возможно, выкрутилась, чтобы оказать вам услугу.
— Ну что ж, я совершила большую неосторожность, которая может сильно навредить и причинить боль моему мужу.
— Какую неосторожность?
— Все очень просто, — ответила Сесилия.
И рассказала ей, как однажды вечером Гюстав, обычно такой осторожный, уравновешенный, спокойный, вернулся домой разъяренным, потому что месье Дубляр-Депом, президент банка, говорил с ним свысока. В гневе он даже сказал, что этот якобы ангел во плоти наряжается собакой и надирается со своеобразными девицами. Гюстав обозвал его Ненасытной Лапой и Темнилой. Эти слова позабавили Сесилию, и она мало того что пересказала их в письме своему брату, так еще и присовокупила сценарий небольшой драмы под названием «Обратная сторона банкиров». По сюжету Дубляр-Депом был игрушкой своих махинаций, чувств и интриг; куда бы он ни пошел, любая дорога вела его в тюрьму, а Гюстав мечтал лишь о свободном доступе в тюрьмы-гостиные, которые посещал Дубляр. Сесилия тщетно старалась направить его в другую сторону. Она танцевала, пела, переодевалась; она одна была для него тысячей соблазнительных женщин, но он ни к одной не прислушивался. Что до Александра, тот царил в мире фантазии. Он насмехался над Гюставом и советовал Сесилии бросить его. Разрываясь между двумя мирами, она плакала, а брат, чтобы ее развлечь, повел ее в ночной клуб, где музыка уносила ее в объятия жениха, который вечно будет женихом. Вернувшись к реальности, она вновь столкнулась с таким неизбывным отчаянием, что замертво упала на коврике перед дверью своего дома.
— Вы счастливо отделались, — заметила Жильберта, когда Сесилия закончила свой рассказ. — Не понимаю, почему вы так изводитесь. Будущее вашего мужа уже не в опасности, потому что письмо принесли не месье Дубляр-Депому, а вам самой. Так что вам нечего бояться. Признайтесь Гюставу, что вы пересказали брату его слова о Дубляр-Депоме; скажите ему, чем вам угрожают, и завтра он встретит этого господина у дверей и схватит его за шиворот. Из осторожности можно было бы обратиться в полицию.
— О, я думала об этом! Но если Гюстав получит это письмо, я уверена, что он его прочтет, а я не могу этого допустить! О, он простит мне мою нескромность и то, что я поднимаю его на смех (просто шутя и без всякой злобы, уверяю вас!), но я любой ценой хочу избежать того, чтобы он узнал, что я выставляю себя, пусть ради шутки, жертвой его амбиций и якобы умираю от тоски или горя на коврике перед нашим домом — тем самым домом, который он мне подарил, потому что мне здесь весело и счастливо. Если бы он прочел то, что я написала, это разбило бы ему сердце. Разбило сердце! Бедный Гюстав! Ах, какой урок! Я люблю его в десять раз больше, с тех пор как возникла опасность причинить ему такую боль. Нет-нет, это письмо должна получить я, я одна, и я разорву его на тысячу клочков.
— Мне жаль вас, — ответила Жильберта, — но я в самом деле не представляю, как бы я могла вам помочь. Этот мнимый доктор — просто кошмар.
— Доктор или нет, этот человек — кошмар, — подтвердила Сесилия. Она подошла к окну, прижалась лбом к стеклу и повторила: — Кошмар, кошмар. О, вот и Гюстав. Который час?
— Уже поздно, я поеду домой и подумаю над этой историей.
Гюстав встретил их на лестнице. Присутствие Жильберты его удивило и как будто в приятную сторону. Он пожурил ее за то, что она уходит как раз тогда, когда он вернулся, и попросил немного задержаться; затем, узнав, что она не торопится, пригласил ее остаться поужинать и провести вечер с ними. Она согласилась, и они вошли в сад-гостиную, где Жильберта застыла с открытым ртом перед растениями в кадках.
— Бразилия! — воскликнула она.
Гюстав обнял Сесилию за плечи:
— Все здесь устроено по вкусу этой девушки, — сказал он, глядя на жену. — Что с тобой, дорогая? Ты грустна? Расстроена? Устала?
Она взяла его за руку и утащила в прихожую:
— Гюстав, предупреждаю тебя, что ты будешь очень недоволен.
— Ну-ну. Что еще за глупость ты сделала? Говори скорей, я слушаю.
— Ты помнишь этого, ну этого… врача, которого ты видел издали в тот день…
— Да.