— Форму не снимай, — говорит София, — она у тебя шикарная.
Груди у нее красивые и не очень отвисшие. Только запах, похожий на запах талька, выдает ее возраст. У нее вырывается стон, когда Каспар входит в нее и слишком быстро кончает. София улыбается, целует его и по-странному размякает. Он теребит ее, но она уже не здесь. Веки дрожат, рот шевелится.
Когда София просыпается, Лэрке все еще кричит, но София спокойно потягивается и переворачивается на другой бок.
— Мне снился сон, — говорит она, — я сон видела.
Она садится и собирается начать рассказ, но на простыне красное пятнышко.
— Ай-ай, — говорит она, краснеет и хочет снять простыню, — сейчас пойду застираю.
Она усмехается и корчит гримасы. Каспар тоже улыбается и гладит ее между грудей, где кожа белая, скользкая и узловатая.
— Вот в этом месте мы с Мирой срослись, — говорит она, — у Миры тоже шрам.
— Так поезжай и найди ее.
— Но от нее никаких вестей.
— Может, она боится тебе писать?
— Я уже стара, чтобы ездить по свету. Горы широкие и крутые, у меня, чего доброго, не хватит сил вернуться.
— Те, кто первыми плыли в Америку, думали, что упадут в пропасть. Те, кто летал на Луну, не знали, смогут ли вернуться обратно, увидев, как мала земля, — говорит Каспар.
Ее руки обнимают его, они все такие же большие, но теперь в них появилась нежность, которой раньше не было.
Лэрке больше не кричит, и солнечный свет бьет прямо в окно. София что-то напевает и умиротворенно подкладывает подушку под голову. Здесь, при свете солнца, становятся ясно видны ее обои. Это лица королей и знаменитостей, которые София вырезала из журналов.
— Я фанатка, — поясняет она.
Большинство лиц — это лица короля. Король на параде, король на балконе, король на коне, король на официальном приеме. Еще там фотографии оперных певцов, актеров и даже одна фотография Лэрке. На ней она еще совсем ребенок и стоит на сцене одна.
Каспару хочется пить, он идет за стаканом воды, но останавливается в дверях. Влево от дверного косяка — фотография его матери. Она молодая, загорелая, в темных очках на носу и с тростниковой корзинкой в руке. Фотография зернистая, мать смотрит не на фотографа, а в сторону.
— А это кто? — спрашивает он шепотом.
София встает, натягивает пару трусов-стринг и находит свои очки.
— Ах, она такая красивая. Одно время поговаривали, будто у нее ребенок от короля.
— А дальше?
— Да, об этом много писали в журналах, но со стороны двора — глухое молчание. Мать с ребенком залегли на дно, и про эту историю все забыли. Королевский род вымирает, увядают последние побеги. Династия такая же древняя, как и сама страна, все, что известно о нашей древнейшей истории, проходит через короля. В нашей крови — его кровь. Как ты думаешь, почему в мире так много бедствий? Потому что не осталось нормальных правителей, чтобы управлять странами. И к нам придут беды. Король болен, это заразно.
— Да уж, неплохо… — бормочет Каспар себе под нос.
Стены дрожат, воздух мерцает. Вот Каспар рухнул на пол. София помогает ему встать.
— Что с тобой? — спрашивает она.
— Не знаю; наверно, перенапрягся.
— Да, — усмехается она, — я тоже очень устала.
Король стоит на улице и кричит:
— Эй, почтарь, поди сюда, посмотри, что ты наделал!
— Ах, — говорит София.
Каспар натягивает штаны и сбегает вниз. Король стоит на крыльце у Лэрке, она висит на нем, на ее платье пятна крови. Король держит под мышкой маленький сверток.
— Подойди поближе, — кричит он.
Каспар склоняет голову и подходит ближе, на небе ни облачка, солнце жжет лицо. Он забыл шляпу, очки, капюшон и крем от солнца.
— Смотри, вот твой маленький уродец; стоит только оставить свою невесту больше чем на полгода — и почтальон тут как тут.
Король разворачивает сверток. У ребенка ослепительно-белая кожа, волосы бело-голубоватые и длинные, полуоткрытые глаза красные.
— Альбинос, — шепчет Каспар, — но это не обязательно передается по наследству. Альбиносы рождаются и случайно.
Глаза Лэрке полны болью, Каспар тянет руки к ребенку.
— Он мертвый, — кричит король так, что отдается в горах, и роняет обмякшего ребенка на Лэрке.
И пускается вдогонку за Каспаром.