Он окидывает взглядом сад, там так много воспоминаний. Вот здесь стоял садовый столик, вот здесь одно время была живая изгородь из роз. А вот в этом углу распускались первые весенние цветы. В самом дальнем конце был памятник дрозду, — может, он все еще там? Ведь его имя написали лаком для ногтей.
Когда мама обнаружила, что дрозд мертв и что Каспар плакал, скрывая свою ложь, она долго-долго смотрела на него. Воздух дрожал, она была — черная грозовая туча, которая не станет медлить с метанием молний. Она плевалась и шипела.
«Я не знала, что ты умеешь врать, ты меня дурачишь, у тебя от меня какие-то тайны!»
Немного покричав, она замолчала. Мама заглянула в себя и сразу переменилась. Она долго смотрела, и ее взгляд отражался в глазах Каспара. Они непоколебимо стояли друг перед другом, и мама видела в нем что-то, чего он сам не видел. Она смотрела не так, как мать смотрит на своего сына, а как-то по-другому. В этом взгляде было что-то, что выходило за пределы кровных уз.
«Я ошиблась, — сказала она, — все врут».
Она глубоко вдохнула, словно хотела что-то ему рассказать, но Каспар больше не слушал. Он уже был на улице, а вернулся только вечером. Мама крепко обняла его и сказала, что она его любит.
Теперь Каспар знает, что мать солгала еще больше, чем он. Он знает, что она, наверное, все время хотела рассказать ему, кто его отец. У нее был точно такой же взгляд, как у короля тогда на горе. Такой взгляд может быть только у человека, который впервые в жизни не чувствует одиночества.
Каспар крепко прижимает руки к глазам и свертывается клубком на раскладушке.
С улицы доносятся утренние звуки. В саду чирикают птицы, скоро встанут соседи и пойдут на работу. Каспар и Лэрке не могут здесь оставаться, соседи увидят их, хотя днем они и прячутся в сарае. Лэрке подходит к стеклянной двери и смотрится в нее, как в зеркало, поправляет платье и укладывает волосы.
— Надо раздобыть завтрак, — считает она.
Каспар свертывает ягненка и кладет в сумку.
В булочной они покупают еще и глянцевый журнал. В парке они садятся на скамейку и читают.
«Затишье перед бурей, — написано на первой странице. — Обнаружен летний дворец короля, к нему устремляются толпы туристов, но со стороны двора нет никаких комментариев. Согласно источникам, близким к Его величеству, король находится в этом дворце. Полиция опасается вспышек гнева, и местность вокруг дворца патрулирует большой наряд полиции, чтобы защитить граждан от нападений со стороны короля».
Каспар и Лэрке жадно глотают хлеб. В журнале еще что-то написано о «загадочном овцеводе Софии». Ее кто-то видел мельком за пределами Форехайма.
— Все нормально, — говорит Лэрке, — я поеду с тобой в больницу к твоей маме.
Каспар покупает красивый букет.
Белое здание больницы стоит на склоне горы в окружении елей. Каждый раз, когда автобус останавливается и двери открываются, он чувствует резкий масляный запах. Лэрке сидит, уставившись в одну точку перед собой, и пытается заставить ягненка лежать смирно.
Каспар навещал мать во все времена года. В каждом дереве тревога, каждый поворот напоминает о страхе и надежде. Он вглядывается в гущу темных елей: нет ли где знака? Он так часто бывал здесь, что видел приход весны семь раз. Он видел, как опадают осенние листья и приходит зима со льдом.
Автобус останавливается у больницы сам, даже не надо нажимать кнопку «Остановка по требованию». Там всегда кто-то выходит, и сразу видно, кому в родильное отделение, кто приехал навестить больного, а кому просто на дежурство. Каспар кивает водителю, тот узнает его, хотя на нем и надет капюшон.
Это лучшая в городе больница с цветочными вазами и картинами на стенах. Здесь хотят работать все медсестры. Каспар и Лэрке поднимаются на лифте на последний этаж. Из гостиной для пациентов открывается головокружительный вид. Здесь он так много раз сидел в ожидании того, пока мать приведут в порядок. В этом белом мире он снимает капюшон и очки. Их встречает медсестра.
— Каспар, — говорит она.
Лэрке сжимает морду ягненку, чтоб он не заблеял.
— Это хорошо, что ты пришел. Мы тебя долго ждали. Так интересно, что она тебе скажет. Были и улучшения, и ухудшения. Но на этот раз, не дай бог, конечно…