Чаще всего недостатки жены — это увеличенное отражение недостатков мужа. Надо попытаться исправить сначала себя, то есть в себе самом исправить все то, что не нравится в собственной жене, все, что в ней не устраивает.
А поиск новых форм семьи — это досужие разговоры. Не новые формы люди стараются найти себе, а такой вариант жизни, где поменьше было бы труда и ответственности, побольше удовольствий.
И, наконец, задайся вопросом, который вносит ясность во многие с виду смутные проблемы. Вопрос таков: кому это выгодно?
КОМУ ВЫГОДНО, чтобы в нашей стране число сирот и безотцовщины росло год от года?
Тебе? Мне? Какая же нам от этого выгода?
Отцам — пусть они дважды алиментщики?
Матерям — пусть они трижды омещанились?
Рабочим? Крестьянам? Науке? Искусству? Обществу нашему? Кому?
Правильно, никому среди нас.
И все же это ВЫГОДНО!
Выгодно тем силам, которые хотели бы видеть наше общество год от года ослабевающим, которые хотели бы приостановить наше развитие, наше движение, которые тратят на ослабление нашей державы столько средств!
Рушили избы, жгли нивы, давили танками, засыпали бомбами — не смогли поколебать наше общество. Что же теперь? Теперь всеми средствами идеологической, психологической войны бросились на разваливание изнутри, одну из ставок сделали на развал семьи, авось — получится!
Вот где проходит фронт.
Так и только так нужно понимать это дело. А не трясти частностями, рассказывая друг другу байки о женах, занятых изготовлением рогов, тряпками, склоками; о мужьях с газетой за обеденным столом, заначкой за подкладкой смокинга и любовницей-секретаршей.
Второе, — ты делаешь, на мой взгляд, неверный логический вывод, отмечая, что разговоры о разрушении семьи, о повреждении нравов — разговоры вечные, что ведутся они не один век, следовательно — и разрушение семьи, и повреждение нравов — процесс естественный, присущий жизни вообще.
Естественный процесс?
Нет и еще раз нет!
Напротив — если человечество из, века в век, постоянно борется с явлениями, которые оценивает как ЗЛО, то длительность и непрерывность этой борьбы свидетельствуют о том, что явления эти, ЗЛО это, — крайне противоестественны для человечества, крайне для него нежелательны, что ЗЛО — сильно и борьба с ним сложна.
Если человечество из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, из уст в уста повторяло и повторяет, проповедует, учит, как сказано в «Домострое» — «не красти, не блясти», «не убий, не лжесвидетельствуй», — если человечество всем неизмеримым пластом фольклора утверждает праведность честного труда и неправедность наворованного богатства, праведность самоотверженности и неправедность эгоизма и лени, — то какие могут быть сомнения в том, ЧТО утверждается естественным и необходимым для человека, а ЧТО изгоняется и признается аномальным и противоестественным?
Когда-то человечество боролось не с модничаньем или обезьянничаньем, человечество боролось с людоедством. Следы этого остались в мифах, эпосе, фольклоре. Победив и изгнав это явление, оставшееся от звериных эпох, человек не повторяет тему противоестественности людоедства, множа и множа соответствующие сказки и высказывания, запреты и установки. Человек загнал семиголового людоеда Дьельбегена на Луну, обрушил его глубоко под землю, и, изжив реальное явление, выбросив из реального космоса, человек оставил только память о борьбе со зверем в себе.
«Ивана Петровича съели в конторе», «она его ест поедом», «он от тебя костей не оставит» — видишь, какой давний, атавистический смысл в этих фразеологизмах.
Убежден, что следующий этап борьбы человека со зверем в себе не менее сложен и продолжителен. Я говорю об убийстве человека человеком, в какой бы форме оно ни проявлялось.
Человечество в разные периоды своего движения выработало разные точки зрения на эту проблему:
Убийство — естественно. Ты убьешь меня, если я не убью тебя.
Убивать можно только чужого или плохого своего.
Убивать можно только плохого чужого и плохого своего.
Отдельный человек не может решать — убивать или не убивать плохих.
Никому из людей никогда нельзя убивать никого из людей. Процесс возникновения, утверждения и смены этих взглядов — длительный и невероятно сложный. И все в нем, как всегда, не идет в едином русле, да и в отдельных потоках струи перемешаны и переплетены — одна светлее, другая темнее, одна быстро стремится, а другая кружит у берега и всасывается болотом.
Но направление общего движения — едино, течение идет вперед, к тому времени, когда убийство человека человеком будет вытеснено за пределы человеческого космоса, как ранее было вытеснено людоедство, как для большинства человечества был вытеснен полигамный брак.
Но искорененное людоедство и искоренямое убийство — главные коренные проблемы, тут смысл и цели борьбы всякому нормальному человеку ясны и недвусмысленны. А вот как быть с падением нравов? Смотри, что по этому вопросу было писано двести лет назад:
«…в коль краткое время повредилися повсюдно нравы в России… гражданские узаконения презираемы стали; судии во всяких делах нетоль стали стараться, объясня дело, учинить свои заключения на основании узаконений, как в том, чтобы, лихоимственно продавая правосудие, получить себе прибыток, или, угождая какому вельможе, стараются проникать, какое есть его хотение; другие же, не зная и не стараясь узнать узаконений, в суждениях своих, как безумные бредят, и ни жизнь, ни честь, ни имения гражданские не суть безопасны от таких неправосудий.
Несть ни почтения от чад к родителям, которые не стыдятся открыто их воле противуборствовать и осмеивать их старого века поступок.
Несть ни родительской любви к их исчадию, которое, яко иго с плеч слагая, с радостью отдают воспитывать чуждым детей своих, часто жертвуют их своим прибыткам и многие учинились для честолюбия и пышности продавцами чести дочерей своих.
Несть искренней любви между супругов, которые часто друг другу холодно терпят взаимственные прелюбодеяния, или другие за малое что разрушают собою церковью заключенный брак, и не токмо не стыдятся, но паче хвалятся своим поступком.
Несть родственнических связей, ибо имя родов своих заничто почитают, но каждый живет для себя.
Несть дружбы, ибо каждый жертвует другом для пользы своея.
Несть верности к государю, ибо главное стремление почти всех обманывать государя, дабы от него получить чины и прибыточные награждения.
Несть любви к отечеству, ибо почти все служат более для пользы своей, нежели для пользы отечества;
и наконец несть твердости духу, дабы не токмо истину перед монархом сказать, но ниже временщику в беззаконном и зловредном его намерении попротивиться».
Ну, как — актуально?
Это 1787 год, «О повреждении нравов в России князя М. Щербатова» (М., Наука, 1985).
Ясное дело, князь он и есть князь, да еще двухсотлетней давности. Но далеко не случайно это сочинение издал Искандер в 1858 году, в одной книге с «Путешествием из Петербурга в Москву». Есть в искренней заботе князя то, что сближает его с Искандером, с нашими делами и заботами — с общей заботой человечества: борьба со ЗЛОМ, со зверем в себе!
И заботы князя М. Щербатова никак уж не говорят об искусственности его пафоса, о сплошной только реакционности князя, о том, что падение нравов — дело естественное.
Напротив — противоестественное!
Противоестественно презирать государственные законы, превращать государственную службу в кормушку; противоестественно занимать должность, будучи темным, бредя в своих суждениях, как безумный; противоестественно, как и двести лет тому назад, детям не почитать родителей, противиться их доброй воле и осмеивать дела старших; скажи, кто признает естественным такое положение, когда родители, меняя детей на прибыток и удовольствия, стараются поменьше обременяться детьми и слагают их, как иго с плеч? Почему же мы теперь считаем почти за норму то, что и двести лет назад было НЕ НОРМОЙ? Если двести лет тому назад порицалось разрушение семьи по пустякам, «за малое что», то теперь массовая культура это самое «малое что» возводит чуть ли не в жизненный принцип, а разрушение семей сплошь и рядом преподносит как нормальное, естественное и даже необходимое (кому?!) дело.