— Военная хитрость. Она помогла захватить пушки без единого выстрела, мы не понесли потерь.
— Облачиться в мундир врага русскому офицеру — позор! — буркнул князь. — У светлейшего могут не понять. Как прикажете писать реляцию? Вот что, майор, — он посмотрел на Спешнева. — Изложим это иначе. Пушки вы захватили с бою, наскочив на дороге на отставшую роту. Ошеломленный неприятель не оказал должного сопротивления. Побив, а частью разогнав супостатов, вы забрали орудия и пленного капитана, коих и доставили в армию. Это даст мне возможность хлопотать о наградах. Рюмину и Чубарому — ордена Святой Анны третьего класса. Казакам и егерям — Георгиевские кресты, три на полусотню и пять на роту. Озаботьтесь вручить знаки военного ордена перед строем батальона у развернутого знамени. Вас, майор, я попрошу наградить деньгами, что впишут в формуляр. Руцкому — выговор.
— За что, ваше сиятельство? — обиделся я.
— За то, что оставил Бонапарту артиллеристов. Их вернут в строй, и они будут стрелять по нашим войскам.
— Мы забрали у них пушки.
— Будут сменным составом — заменять убитых.
М-да, не подумал.
— Мы не могли привести их с собой, — попытался оправдаться я, — замедляли передвижение. Лошадей для них не было. Мы и так спешили, заваливая за собой дорогу срубленными деревьями. Французы могли выслать следом кавалерию.
— Разве я говорил о пленных? — поднял бровь Багратион. — Они враги, пришедшие с оружием на русскую землю. Вот пусть в ней и остаются.
Гм! Следовало послушать Чубарого: он предлагал пленных вырезать. Сминдальничал, не поднялась рука. Прав Багратион. Я вздохнул.
— Ваше сиятельство! — подал голос Семен. — Благодаря находчивости и предприимчивости подпоручика Руцкого батальон получил четыре орудия с зарядными ящиками, не понеся при этом потерь. Он доставил в штаб армии пленного офицера неприятеля. За любой из этих подвигов причитается награда. Вы же хотите подпоручика наказать. В армии такого не поймут.
А Семен-то молодец! Еще недавно боялся генералу на глаза показаться, а сейчас, гляди, спорит. Вот что новый чин и орден делают.
— Та-ак! — Багратион качнулся на каблуках, и ноздри его огромного носа затрепетали. — Дерзить командующему? Распустились вы в своем батальоне. А все он! — генерал ткнул в меня пальцем. — Набрался вольнодумства у французов и других учит. Мне тут докладывают… Позволяет себе командовать старшими чином, а вы, майор, закрываете на это глаза. Я научу вас субординации! — Багратион потряс сжатым кулаком. — Под арест вас, что ли, посадить? Обоих, — добавил задумчиво.
Мы с Семеном изобразили на лицах готовность отправиться в сарай, который здесь служит гауптвахтой. А что? Это не в моем времени. Режим нестрогий, арестованных офицеров дозволяется посещать, приносить им передачи. В роли таковых обычно выступают стеклянные емкости с веселящими напитками и закуски. О том всей армии известно. Арестантов в России жалеют, и каждый из товарищей офицеров, посаженных в сарай, считает своим долгом скрасить им заточение.
Багратион, разумеется, об этом знает, потому, сердито посмотрев на наши рожи, только покрутил головой.
— Ничем вас не проймешь! Ладно. Наказывать Руцкого не буду, но и награждать тоже. Не за что. Он лишь исправил свой проступок. Не следовало бросать пушки в Смоленске. Знаю, что хотите сказать, майор, — предостерегающе поднял он руку. — Орудия были неподходящих калибров, но даже такими дрянными вы наносили неприятелю существенный урон. Значит — лишними не оказались бы. Сейчас каждое ружье в цене, рекруты приходят из Москвы с фитильными самопалами, а то и вовсе с пиками. При таких обстоятельствах строго спрашивают за любую потерю. Руцкому следует быть благодарным, что в реляции о его подвигах, отправленной в Санкт-Петербург, я умолчал об утрате пушек. В списках по армии они не числились. Так что свои награды подпоручик получил. Ясно?
— Так точно! — выпалили мы хором.
— Поговорите с этим немцем, — продолжил командующий. — Убедите его рассказать в штабе светлейшего нужную нам историю. Верните ему шпагу, пообещайте, что к его просьбе поступить на службу в русскую армию отнесутся со вниманием. Скорей всего, так и будет. Немцев у светлейшего полно. Одним больше…
Багратион сердито засопел. Не любит князь немцев. С Барклаем враждовал, и перенес это отношение на других. Хотя сам грузин, а начальником штаба у него француз.
— Свободны! — махнул рукой командующий. Мы отдали честь, повернулись и вышли из избы.
— Попали под горячую руку, — сказал Семен снаружи.
Я только плечами пожал. Не наша вина, что у Багратиона плохое настроение. С тех пор как главнокомандующим назначили Кутузова, оно такое у князя перманентно.