Накануне мы с Максимофф весь вечер и половину ночи провели, играя в какую-то доисторическую видеоигру с джойстиками. Было безумно весело мочить персонажей друг друга. На наши громкие комментарии пришла сонная Ванда, занимавшая соседнюю комнату, и разогнала нас. Жили близнецы, кстати, в башне Старка, на так называемом «гостевом» этаже. Домой меня забирал в три ночи Барнс, жутко недовольный моим поведением. Но когда я заснула в машине, будить не стал и на руках доставил прямо в кровать. Спасибо.
Я старательно избегала его днем, но неизменно просыпалась утром не в своей постели, выпутывалась из рук спящего Барнса и сбегала к себе. Неприятный осадок и лёгкая напряженность всё ещё чувствовались.
Можно до бесконечности убегать и лгать себе. Можно внушить себе, что другой тебе нравится больше и с ним будет лучше… Но какой в этом смысл, если сердце все также будет предательски замирать, когда появляется Он? Какой в этом смысл, если спать без кошмаров можешь лишь в его руках?
Но в моих чувствах тоже нет смысла, ибо их никогда не примут, им не дадут разгореться.
В юности я страдала влюбчивостью. Часто объекты моих томных вздохов даже не догадывались о том, что я неровно к ним дышу. Меня не особо это колыхало, ведь любую, даже не взаимную, любовь глупая маленькая я считала неким Даром. А разве принято плакать, когда принимаешь подарок?
Оглядываясь назад, понимаю, насколько глупа была. Я не влюблялась по-настоящему. Ни к одному мужчине меня так не тянуло. И ни один не был настолько недоступен и далёк. А у меня врожденная любовь к трудностям. И врожденное стремление к неприятностям, ага.
***
— Ознакомься, в четыре дня выдвигаемся, — прозвучало из-за спины. Я нервно дернулась, разжимая пальцы. Чайная ложка булькнула и стукнулась о дно чашки. Вот обязательно подкрадываться?!
Я резко крутанулась на пятках. Джеймс стоял, подпирая задом обеденной стол, чуть наклонив голову набок и внимательно следя за мной. В руках держал картонную папку А4. Интересно-о. Я потянулась вперед, дабы изъять бумажки, о которых вчера утром мне говорил Ник.
Барнс поднял руку над головой, чтобы я не достала. Я подпрыгнула, хватаясь за край папки. Потянула на себя. Видимо, Барнс возжелал поговорить со мной, что теперь еще большая редкость, чем раньше.
— Давай на время задания забудем о разногласиях и поработаем нормально? — мне отдали желаемое. Я спешно распутала тесемки и уставилась на лист бумаги. Возмущение росло с каждым прочтенным словом. — Мы не можем изображать пару, пока ты смотришь на меня волком и дергаешься как эпилептик, дорогая невеста.
Я похлопала глазами на усмехающегося Зимнего солдата и вернулась к чтению. Просто замечательно! Фьюри, за что ты подкладываешь мне такую свинью? Почему я должна изображать сестру Капитана Истерики и невесту этого?!
Я рыкнула, читая дальше свою липовую биографию. Мисс Гвендолин Джонсон, то есть я, прихожусь младшей сестрой Гарольду Джонсону, владельцу небольшой нефтяной компании, то есть Стивену, и обручена с Дэвидом Меллоун, наследником крупной IT-корпорации где-то в восточной Европе, то есть с Джеймсом. С последним у меня вечная любовь и свадьба в марте. Н-да… Сама же Гвендолин не обладает ни острым умом, ни выдающимися талантами. Прикажете играть болтливую дуру, которая полностью зависит от своего мужчины?
При встрече закачу Фьюри скандал, ключевой фразой которого станет «Ты меня не любишь, не жалеешь!» из стихотворения Есенина.
Пролистала приложенные материалы, на изучение которых у меня ещё есть время, и наткнулась на записку:
«Чёрное платье в шкафу. Маска в ящике тумбочки. Соответствуй образу и не злись. Ник.»
— Дорогой жених, — обратилась я к Барнсу, — ты уже ознакомился с материалами? — кивок. — Значит, их доставили с утра. А ты отдавал себе отчёт, что чтобы соответствовать образу мне нужно больше времени, чем некоторым? А в запасе только, — я взглянула на электронные часы, примостившиеся на полке шкафчика, — три часа. Так что вот сейчас я буду марафетиться, а ты вводить меня в курс дела. Понял, солнышко?
— Как скажешь, котёнок, — осклабился Зимний солдат.
Следующий час, пока я, извините за подробности, брила ноги, выщипывала брови и наносила отчищающий поры скраб на лицо, из-за двери ванной мне читали досье на Марка Коллинза, к которому мы, собственно, и намыливались, его ближайшее окружение и пытались пересказать план поместья. Я сдержанно хихикала, наслаждаясь тем, что умудрилась заставить Джеймса плясать под мою дудку и что лёд между нами тронулся. Неужели есть возможность вернуться к мирным отношениям, царившим до приезда в Америку?
Наконец, решила покинуть ванную, поняв, что делать мне здесь больше нечего. Косметика, которую мне приготовила добрая Мэрилин, лежала на верхней полке платяного шкафа в спальне. Поднялась с бортика ванной, поскользнулась и упала, приложившись затылком к этому же треклятому бортику. Перед глазами поплыло…
- Милая, это доктор Коллинз, он вылечит тебя, — светло улыбающийся мужчина, ровесник родителей, чуть склоняет голову в приветствии. Я чуть приподнимаюсь на локте и падаю обратно. По телу растекается омерзительная слабость. — Она очень слаба.
— Здравствуй, Амелия, — доктор присаживается на край кровати и берет меня за руку. — Зови меня дядей Питером. Мы же подружимся, да?
Киваю, впиваясь взглядом в лицо врача. Светло-коричневые глаза под ломанными бровями, кривоватый нос и тонкие губы. Волосы чёрные с белыми ниточками. Забавный. И, наверное, очень добрый.
— Я сделаю тебе новые косточки и ты больше никогда не заболеешь, — заговорщески подмигивает мне дядя Питер. В руку входит тонкая острая игла шприца. Сначала больно, а потом становится тепло, звуки смешиваются и отходят на второй план.
Глаза слипаются…
Что, чёрт возьми, это было?! — первая паническая мысль, когда я сфокусировала взгляд на синей стене напротив. Голова гудела, как средняя школа на большой перемене.
Это не могло быть моими воспоминаниями. Я никогда не болела костными заболеваниями и никогда не встречалась с человеком по имени Питер Коллинз. Но это было настолько ярко и почти ощутимо, будто реально когда-то произошло со мной.
Я знала, что у Джеймса бывают приступы воспоминаний — однажды он даже зеркало разбил бионикой, пытаясь совладать с головной болью, вызванной осколками памяти. Но это никак не вязалось с моим лже-воспоминанием.
— У тебя там все в порядке? — поинтересовались из-за двери.
— Типа того, — голос дрогнул. Кое-как я поднялась на дрожащие ноги и уставилась на своё отражение в зеркале. Ну и что это за швабра глазастая? — истерично хихикнула. Что там Ник писал? Соответствуй образу? Да я уже! На более бледном, чем обычно, лице прямо-таки читалось отсутствие интеллекта. Помотала головой, отчего блондинистые космы упали на лицо, прикрывая левый глаз. Образец первый — лихо одноглазое швабропобное. А вот и второй образец заглянул — недо-консервная банка шкафообразная. — Тебя ничего не смущает? — кашлянула я.
— Нет, — односложно ответил Джеймс и только сейчас окинул мою скромную фигуру заинтересованным взглядом. Даже оценивающим. Почему-то сглотнул, отчего кадык чуть дернулся.
— А ничего, что я не совсем одета? — на пару октав повысился мой голос. Да-да, на мне Барнс мог наблюдать лишь чёрное кружевное бельё, заботливо подобранное все той же Мер. Все бы замечательно, но она подобрала открытый бюстгальтер, открывающий вид на верх груди, и минималистические стринги. Больше всего меня коробило не это, а шрам на спине, который открывался сейчас во всей красе.
— Мы помолвлены, я не вижу в этом ничего такого.
— Не мы, а наши персонажи, — едко напомнила я, потянувшись к махровому халату, висящему на крючке.
— Одна деталь, — моё запястье легко перехватили. Мужчина извлек из кармана домашних спортивных штанов небольшую коробочку, открыл её и вытащил белое тонкое колечко с россыпью голубых камешков. Кому нужен золотой перстень с набалдашником — бриллиантом, когда здесь такое изящное чудо с моими любимыми топазами? — Дорогая Гвендолин, ты выйдешь за меня?