44
Пляж был переполнен. Переполнен детьми. Переполнен мужчинами, и женщинами, и собаками. Переполнен зонтиками, и радиоприемниками, и плеерами, и магнитофонами, и всякими там причиндалами для плавания, переполнен всем.
А еще переполнен страхом.
– Он мог бы убить любого, он мог бы убить нас всех.
Когда стало известно, что он провел утро на пляже, все просто с ума посходили, представляя копоть на своих лицах и на лицах своих детей, а также на лицах самых дорогих им людей.
Их было много, а он был один.
Одна пуля в пистолете и миллион врагов. Если бы он действительно решил пристрелить кого-нибудь на этом долбаном пляже, ему было бы сложно сделать выбор.
Когда появился первый вертолет, он уже знал, что все эти люди его предали.
45
Он сошел с дорожки и шагнул на песок. В сапогах ему было неудобно, но он никогда не расставался со своими кожаными сапогами. Вертолет следил за каждым его шагом. Он пробирался между людьми как ни в чем не бывало, но было очевидно, что он одет в черное, а все остальные почти голые. Он был как черный платок, который бьется на ветру посреди спокойного солнечного дня. Все смотрели на него. Девушки что-то ему говорили, но он не оборачивался. Хотя, наверное, на некоторых он все-таки смотрел. Или, может быть, он смотрел на всех, или, может быть, он смотрел на парней – в конце концов, возможно, он все-таки был педом. Какая на хрен разница. Важно то, что он дошел по пляжу до моря, а все отодвигались от него, словно он был тенью дьявола.
Я всем говорил, что с тех пор, как он ушел из дома, мы больше с ним не разговаривали, только это неправда. Незадолго до того как он посмотрел в небо и осознал, что теперь уже все кончилось, незадолго до того как он пересек пляж со своим пистолетом и со своей пулей, мой брат позвонил мне по телефону.
Я был дома один.
– Привет, это я, если бы подошел не ты, я бы повесил трубку.
– Спасибо.
Я не знаю, почему так сказал, вообще не знаю, почему сказал все то, что тогда сказал.
– Как там мама?
– Хорошо, она вроде как с ума сошла, но вообще-то в порядке.
– Здорово. Если честно, меня это не слишком-то беспокоит, хотя иногда… это как будто она больше не моя мать или как будто уже не важно, есть ли у тебя мать. Я стал довольно одиноким. Но все хорошо, мне это нравится. Я выпил десять банок пива. Ты много читаешь?
– Вроде да… Сейчас у меня времени стало меньше. Все уходит на полицию и телевизионщиков.
– Как я смотрюсь по телику?
– Просто красавец. Мама с ног сбилась, все ищет пленку, которую отсняли соседи, когда купили себе видеокамеру, но ее нигде нет.
– Прочитай все, что найдешь в моей комнате. Чтение очень помогает, правда я все еще точно не знаю для чего.
– По телевизору ни разу не говорили, что ты много читаешь. А я ведь им рассказывал, что ты поэт, только без толку.
– Я не поэт, ты брось там про меня фигню рассказывать. Одно дело читать стихи и совсем другое – быть поэтом.
– Теперь ты убийца.
– Это да. Как тебе это нравится?
– Мне это нравится. Но не думаю, чтобы другие со мной согласились. Все говорят, что тебя либо убьют, либо посадят навсегда в тюрьму.
– Ладно, там видно будет, здесь прекрасная погода. На пляже полно народу. Сегодня утром, очень рано, я искупался прямо в сапогах, наверно, я схожу с ума.
– И как они?
– Сапоги? Хорошо. А как твои?
Я мельком взглянул на свои сапоги, с ними все было нормально, я ведь в них в воду не лазил. Я с ума не сходил.
– Прекрасно.
– Ты правда не находишь ничего страшного в том, что я убил этих людей?
– Я – нет. Мне все равно. И потом, наверное, они тебя как-нибудь доставали.
– Этот охранник в магазине, тот самый, что всегда нам проходу не дает, начал хватать меня за руку и кричать при всех, что я ворюга. А я ничего не украл.
– Они всегда так делают.
– Да, но в этот раз у меня был пистолет. У него был свой пистолет, а у меня свой, поэтому – редкий случай – все было по-честному.
– А другой?
– Мужика с бензоколонки я убил потому, что он хотел вызвать полицию, но особенно потому, что он сказал гадость про нее.
– Про твою подругу?
– Да, он сказал ужасную гадость, даже раньше, чем узнал меня. Она спала на заднем сиденье, и, клянусь тебе, она была похожа на ангела. А тут приходит этот дядя со своей грязью. Поэтому я выстрелил. Прямо в лицо. Стрелять в лицо мне кажется проще. Без лиц они уже мертвы, даже до того, как совсем умрут.
– Что ты собираешься делать?
– Понятия не имею, но всю жизнь в тюрьме я проводить не собираюсь. Это точно.
– Ты слышал про Майкла Джексона и дочку Элвиса?
– Да. Думаю, что именно этим я и займусь. Усядусь на песок и буду ждать появления маленького Элвиса Джексона.
– Я знаком с одним полицейским, который собирается тебя убить. Вообще-то он мой хороший приятель. Ты ему нравишься.
– Прекрасно. А как я узнаю, какой из них? Скорее всего, их будет больше чем один…
– Он очень похож на Гарри Дина Стэнтона.
– Вот повезло. Послушай, на самом деле я так говорю, потому что все еще не знаю, что буду чувствовать, когда увижу, что пришли меня убивать. Очень может быть, что тогда все изменится и я вроде как с ума сойду. Я не понимаю, что происходит. Не выношу, когда меня трясут и когда кричат, что я вор, если я ничего не украл, и я никогда не думал, что можно найти пистолет в мусорном баке, и, главное, не предполагал, что убивать людей окажется так просто.
– А эта твоя машина быстро ездит?
– Да, но боюсь, что недостаточно быстро.
Мы немного помолчали. Я не знал, что говорить, и, наверное, у него была куча вещей, о которых нужно было подумать. Хотя, быть может, таких вещей оставалось все меньше. Не знаю. Этого уже никак не узнать.
– Слушай, гном… у меня монетки заканчиваются… читай побольше, и хорошо смазывай сапоги, и не думай, что все, что я делаю, так уж плохо…
– Договорились.
– И не думай, что все, что я делаю, так уж хорошо… Может быть, это просто новый и более зрелищный способ совершить ошибку.
– Куда ты теперь?
– В море. Знаешь, что сказал Джойс? Что пирс – это несбывшийся мост[16].
Первым повесил трубку он, а потом я. Я никогда никому не рассказывал об этом звонке. До сегодняшнего дня.
46
– Я попал ему в руку. Целился по ногам, а попал в руку. Дерьмовый из меня стрелок.
Выпивку заказывал мой друг полицейский. Сначала официант спросил, совершеннолетний ли я, но он показал ему свой значок, и с этого момента официант обращался со мной как с борцом сумо.
Мы пили виски. Он пил чистый, в свой я добавлял лед. Оба мы курили не переставая.
– Потом я попал в плечо. Я не хотел брать так высоко, честно признаться, я боялся испортить его лицо. Он был офигителыю красив. И этого бы хватило, смертей было уже предостаточно, но парни, стоявшие позади меня, словно с цепи сорвались. Они начали палить почем зря – говорю тебе, я испугался, это было как на какой-то гребаной войне. Я такой стрельбы никогда не видел: стреляли парии из спецслужб, и из местной полиции, и из секретного отдела, стреляли все, и сверху, и снизу, и из этого сраного вертолета тоже стреляли. Он был нашпигован свинцом. Какого хрена, полсотни охотников палят по одной мертвой утке. Когда они прекратили, я подошел к телу, но твоего брата там уже не было. Мальчишка, лежащий на песке, но, клянусь тебе, на него это совершенно не было похоже.