Кто-то изрядно постарался, разделывая бедную овечку. Кто-то просто вывернул ее наизнанку Она лежала на пропитанном кровью ковре, а отдельные части ее тела валялись по всей комнате. Тошнотворный, тяжелый запах свидетельствовал, что ей вскрыли даже кишечник. Моя рука инстинктивно дернулась ко лбу прежде, чем я подумал о крови на ней, и я измазал себе бровь. Я выпрямился, чтобы прислониться к чему-нибудь, и стукнулся затылком о потолок.
Я заставил себя еще раз посмотреть на тело в поисках каких-либо еще особенностей убийства, но никак не мог сконцентрироваться. Взгляд мой против воли все возвращался к дыре в овечьем теле, в глубине которой виднелось искромсанное черно-красное сердце. Какие уж тут особенности — я выключил свет и вышел на улицу.
Я поднялся на парадное крыльцо, но дверь оказалась заперта. С неожиданным для меня самого облегчением я сунул руки в карманы и побежал обратно к шоссе. Я добрался до машины так никем и не замеченный и поехал в Беркли.
Должно быть, я плохо следил за тем, куда еду, поскольку на Алькатраз-авеню нарвался на патруль. Прежде чем я сообразил, что происходит, инквизиторы отсекли движение в целом квартале. Мою машину залил ослепительный свет прожекторов. Где-то по соседству голосили перепуганные собаки.
В окошко моей машины постучали. Я поспешно вытер лоб ладонью и опустил стекло. У машины стояли два инквизитора в касках с фонариками и дубинками. Тот, что стоял ближе, наклонился к окну и сказал:
— Предъяви карточку и рабочую лицензию.
Я порылся в кармане и молча протянул ему то и другое. Инквизитор передал их второму и снова наклонился. Я вжался в сиденье, но все равно он оставался слишком близко.
— Куда едешь?
— Домой, — ответил я.
— Откуда?
— Так, катался…
— Это частная ищейка, — сообщил второй. — Конрад Меткалф.
— Катался, говоришь? На работе?
Должно быть, я дрожал. Образ изрубленной овцы все стоял у меня перед глазами, и на какое-то мгновение мне показалось, что они все знают и что патруль выслан специально за мной.
— Так, ерунда, — ответил я.
— Сорок пять единиц, — сообщил второй. — Негусто.
— Именно это я говорил тому парню, что отпустил меня так.
— Что ты такого сделал?
— Ничего.
— Если мы запросим Отдел, что они нам расскажут про тебя?
— Попробуйте — узнаете.
— Вот и попробую, — обиделся первый инквизитор. — Поворачивай к обочине и глуши мотор.
Я повиновался и стал ждать, пока он запросит мое досье. Ребята досматривали машины вполне профессионально, у некоторых даже багажники потрошили. Похоже, часть кармы уходила с карточек на их декодеры, поскольку, возвращая их владельцам, они укоризненно качали головами. У одной машины они сгрудились и обыскали водителя, ярко одетого брюнета. Рутинная процедура. В свое время мне приходилось видеть и хуже.
Немного погодя «мои» инквизиторы вернулись к моей машине и отдали мне карточку и лицензию. Первый загадочно улыбался.
— Твое досье изъято для изучения, — сообщил он. — В архиве его нет.
— Что это значит?
— Тебе повезло, парень. Приятно было познакомиться. Езжай.
— Нет в архиве?
— Сказано тебе: езжай!
Они отодвинули рогатку, и я уехал.
Глава 14
Поднимаясь в лифте на свой этаж, я терзался мрачными предчувствиями, но в офисе все оказалось до неправдоподобия по-прежнему. Энгьюин спал на диване, где я его оставил. Свет горел, из радио слышалась негромкая музыка. Я протянул руку и выключил ее, взял с полки недопитый стакан и ушел с ним на кухню. Лед давно растаял, но я не обращал на это внимания.
Я взвесил свои шансы. Весь дом Тестафера был усеян отпечатками моих пальцев, к тому же патруль засек меня, едущим с той стороны. Допустим, убийство совершено самим Тестафером — это означает, что он вот-вот вернется домой и поднимет шум. Выходит, в моих интересах связаться с Отделом первым и рассказать им все, что мне известно, пока они не завалились ко мне с допросом. Если Энгьюин действительно отделался от слежки, я могу заработать несколько столь необходимых мне единиц кармы, наведя их на него. Ему это уже не повредит, а мне так и так надо подбирать все возможные крохи с тем, чтобы это дело двигалось без помех — черт, да чтобы оно вообще двигалось.
Я стоял в дверях и смотрел на храпящего Энгьюина. Я испытывал к нему жалость, но не чувство вины. Все равно я не мог сделать для него больше того, что делал. Он был из тех парней, что то и дело наступали на грабли в те времена, когда еще были грабли, чтобы на них наступать. В наше время у него вообще не было шансов. Правда, для людей вроде меня наше время тоже не лучшее. Я не особенно сокрушаюсь по этому поводу. Я выключил свет над Энгьюином и прошел со стаканом в спальню.