— Совершенно верно.
— Видите ли, он занимался делом совсем недолго. Его уволили за шесть дней до убийства.
— Отлично. Так как его зовут?
Толстяк хихикнул.
— Не вижу, с чего бы мне называть его вам.
— Очень просто. Я так и так узнаю. Или вы сами назовете его, или мне придется побеспокоить ваших протеже.
— Отлично. Знаете, мне даже нравится оставлять вас в убеждении, будто ваши угрозы меня трогают. Нет, вы мне решительно симпатичны. Его зовут Уолтер Сёрфейс. Но вы обнаружите, что ему ничего не известно.
— Мне все-таки любопытно. Кто следил за Челестой после Сёрфейса?
— После двух неудач я смог убедить Мейнарда в бесполезности слежки со стороны. Он попросил, чтобы за ней приглядывали мои люди, и я согласился. Вот и все.
— Кто-нибудь следил за ней в момент убийства?
Фонеблюм помрачнел. Я задел его за живое, хотя не знал как. Он надул щеки, потом спустил их, как сдутые шарики. Свободной рукой он теребил бороду, а брови так и порхали по лбу.
— Увы, нет, — мягко произнес он. — У нас нет записей ее выходов.
Может, убийство совершено все-таки Челестой? Может, Фонеблюм пытается прикрыть ее? Версия не внушала доверия, но другой у меня не было.
— Что делал Стенхант в «Бэйвью»? — спросил я.
— Хотелось бы мне знать.
— Вас еще не допрашивал Отдел? Вы ведь в этом деле по уши.
— Отдел меня не допрашивал, — невозмутимо ответил он, и мне показалось, что он говорит правду. — Так или иначе, мои руки чисты. Думаю, это понятно даже вам.
— Непохоже, чтобы вы боялись Отдела — и все же тогда в разговоре вы подпрыгнули при упоминании Моргенлендера. Чем он отличается?
— Моргенлендер — чужак. Этакий крестоносец, только его здесь не хватало.
— Вы сами себе противоречите, Фонеблюм. Отдел либо друг вам, либо нет. Но не то и другое одновременно.
— У нас с Отделом взаимопонимание. А иконоборец вроде Моргенлендера угрожает стабильности. Он сует нос в дела, которые ему вовсе незачем знать. Вроде вас.
— Спасибо. Я испытываю мгновенное чувство признательности к парню, давшему мне в зубы.
— Вы ворчун, мистер Меткалф. Мне казалось, такие оказии для вас уже в порядке вещей.
Я слишком устал, чтобы придумать достойный ответ. Я подобрал стакан и встал из кресла.
— Виноват, — спохватился Фонеблюм. — Мне стоило предложить вам еще.
— Нет, спасибо. Я пью на пустой желудок. — Я поставил стакан на полку к бутылкам и вытер влажную ладонь о штаны. — Я думаю, не стоит больше вас задерживать. Простите за беспокойство.
— Минуточку. Как вы думаете, почему я позволил вам допрашивать меня?
— Так скажите.
— Вы мне нравитесь. Я верю в чистоту ваших намерений. Мне приятно избавить вас от неприятностей. Откажитесь от дела, и я прослежу, чтобы вашу недостающую карму возместили. У этого дела нет будущего, мистер Меткалф. Никакого будущего.
— Вам нравится смешивать угрозы с посулами, Фонеблюм.
— Я никому не угрожаю. Я только хочу возместить нанесенный ущерб.
— Ущерб, нанесенный Энгьюину, вот-вот сделается невосполнимым. За его телом никто не будет следить. Он затеряется в недрах морозильника и сгинет навсегда.
Фонеблюм странно улыбнулся. Мне вновь показалось, будто я затронул что-то, не знаю что, и Фонеблюм не может ответить мне прямо.
— У вас очень циничный взгляд на нашу пенитенциарную систему, мистер Меткалф, — мягко произнес он. — Циничный и несколько наивный. С чего вы взяли, что тела без присмотра остаются замороженными?
— Вы имеете в виду невольничьи лагеря? — переспросил я и вздрогнул.
Надеюсь, он этого не заметил. Мне показалось, что Фонеблюм просто не в силах совладать с собой, чтобы не побахвалиться хоть немного.
— Да.
— До меня доходили эти слухи. — Я немного оправился. — Что до меня, я не вижу особой разницы между заморозкой и псевдожизнью с блоком раба под черепом. Впрочем, если мне доведется увидеть Энгьюина, я спрошу, что он предпочитает, и передам вам ответ. Может, вы подсобите.
Я готов был уходить и собрался уходить. Я уже стоял перед дверьми лифта и только тут заметил, что на том месте, где положено находиться кнопке, расположена замочная скважина.
— С вашей стороны невежливо предполагать, что я могу подсобить вам в этом, — сказал Фонеблюм почти весело. Но когда я обернулся, он больше не улыбался. — Впрочем, я мог бы этого от вас ожидать. Вы абсолютно невоспитанны.
— Спасибо.
— И теперь вы хотите уйти.
— Совершенно верно.
— Мне хотелось бы услышать от вас, что вы бросаете дело.