Ко мне вышла Пэнси Гринлиф. На секунду она замерла, широко раскрыв глаза, и казалось, будто мы не знакомы. Словно мы забыли о том, что последний раз, когда я был здесь, она выходила из наркотического сна и клялась, что убьет меня, если я вернусь. Секунда длилась достаточно долго, чтобы я начал сомневаться в том, что она вообще помнит нашу последнюю встречу. Потом она стиснула зубы, сощурила глаза, и ее рука вцепилась в дверь.
— Привет, Патриция.
Она не ответила.
— Вы выглядите лучше, — сказал я. — Приятно видеть. Нам надо поговорить.
— Я занята.
— Кто-то в гостях? — Я приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть в глубь дома. — Челеста? Я и с ней хотел поговорить.
— Нет. Никого нет.
— Ясно. Вы хотите сказать, вы заняты так же, как вчера? Это нехорошее зелье, Пэнси. Я попросил, чтобы его посмотрели под микроскопом. Оно съест вас живьем.
— Это мое дело.
— Это дело Денни Фонеблюма, принцесса. Вы всего-навсего клиент.
Я прошел в дом, для чего мне пришлось отстранить ее плечом.
Войдя в гостиную, я слегка оцепенел при виде трех башкунчиков, чинно сидевших рядком на диване. Они никак не вписывались в этот дом. Их присутствие здесь напоминало дурную шутку, воспринятую всерьез. Даже котенок Саша — которой не было видно поблизости — подходила к этому дому куда больше, чем эти башкунчики. В ней было больше человеческого.
Барри сидел с краю, чуть отодвинувшись от других двух, его ярко-желтый парик все также нахлобучен несколько наискось. С другого краю сидел башкунчик в тоге, который отводил меня наверх в гостинице. Между ними расположился третий, которого я не знал, в маленьком красном костюме человека-паука, темных очках и бейсбольной кепке на лысой голове.
— Барри! — сказал я. — Давненько не виделись.
— Мистер Жопа, — откликнулся Барри. — Присаживайтесь.
Со спины ко мне подошла Пэнси. Я обернулся и улыбнулся ей, получив в ответ испепеляющий взгляд.
— Примите мои извинения, — заявил я. — У вас гости. Пожалуйста, продолжайте беседу. Я буду тих, как мышь.
Пэнси не сказала ничего. Барри наморщил лоб и буркнул:
— Тих, как миф.
Остальные башкунчики захихикали.
Пэнси стала за спинку незанятого кресла.
— Человек по фамилии Корнфельд искал вас здесь сегодня, — сказала она. — Он просил меня позвонить ему, если вы еще раз вломитесь ко мне.
— Парень из Отдела, — улыбнулся я. — Не стоит беспокоиться. Мелкая сошка. Он должен мне немного кармы, вот, должно быть, и хотел расплатиться.
— У вас неприятности, — продолжала она. — Мне бы надо ненавидеть вас. Пока мне вас жалко.
— Спасибо, Пэнси. Вспомните обо мне в следующий раз, когда скатитесь с кровати на иглу.
— Почему бы тебе не исчезнуть, громила? — предложил Барри. — Ты нам мешаешь.
— Я всю жизнь кому-то мешаю, — сказал я, обращаясь к башкунчикам. — Уж простите меня.
Башкунчик в темных очках снял их и зацепил дужкой за воротник Он и тот, в простыне, уставились на меня темными провалами глаз, совершенно неподвижные, несмотря на водовороты эмоциональных завихрений, наполнявших комнату. Два лица создавали своеобразный стереоэффект.
Я повернулся к Пэнси.
— Я ищу Челесту, — сказал я. — Вы видели ее?
— Вы опоздали. Она была здесь утром, но уже уехала.
— Она не говорила, куда собирается?
— Она была очень расстроена. Она сказала, что вы отказались помочь ей. Она хотела позвонить инквизитору Моргенлендеру и сказать ему, что Ортон невиновен.
— Что вы ей ответили?
Рука Пэнси судорожно вцепилась в спинку кресла, а глаза уставились в пол. Потом она обиженно посмотрела на меня.
— Я сказала, что это глупо. Ясно же, что это сделал Ортон. — Ее щеки пылали, но она не отводила взгляда.
— Смелое заявление, — заметил я.
— Идите к черту, — сказала она, повернулась и вышла из комнаты.
Я прислушался и различил ее шаги по ковру лестницы. Потом скрип кроватных пружин наверху.
Барри казался довольным, как будто это он режиссировал поступки Пэнси и радовался тому, как точно она все исполняет. Стереопара только вращала глазами, словно зрители на теннисном матче.
— Почему ты вернулся? — спросил я.
— Я не был здесь несколько недель. И судя по вашим словам, здесь становится интересно.
— Ну и как?
— Я был прав. Интересно.
— Ты любишь свою мать, Барри?
— Я не люблю ничего. — Он произнес слово так, словно он знает, что оно означает, а я нет.
— Тогда то, что я собираюсь сказать, тебе без разницы.
— До сих пор было именно так.
Я сделал глубокий вдох. До меня дошло.