— Пошел внутрь, — рыкнул я и подтолкнул его в грудь.
Мы вошли, и я закрыл дверь.
— Достань память.
Его седые брови поднялись.
— Ступай!
Я подтолкнул его дальше, и он послушно пошел в гостиную. Весь его чертов дом насквозь провонял… Мне захотелось ударить его, но Тестафер был слишком стар, чтобы бить его, поэтому я взмахнул рукой над столом, уставленным стеклянными и фарфоровыми безделушками, и они разлетелись тысячью осколков на полу. Тестафер так и пятился от меня, пока не упал на диван. Я повернулся, чтобы опрокинуть полку со старыми журналами, но она исчезла.
— Где твоя память? Доставай.
Дверь из кухни открылась, и в гостиную вошел парень со стаканами в руках. Джин и тоник со льдом, если верить памяти Пэнси. Он был примерно одного возраста с Тестафером, но настолько же худой и бледный, насколько тот толстый и красный. Мне не понадобилось много времени, чтобы сообразить: Тестафер завел дружка. Ничего удивительного. Должно быть, выйдя на пенсию, он не смог отделаться от привычки держать в руках чьи-то пенисы. Странно, но это я понять мог.
Я шагнул к нему и взял стаканы.
— Погуляйте, — сказал я ему.
Парень отдал стаканы, словно наполнял их для меня. Гровер заговорил, хотя у него получился только шепот.
— Ступай, Дэвид. Со мной все в порядке.
Дэвид безропотно пошел к двери, хрустя по осколкам, и исчез. Гровер переключился с овцы, ходившей как человек, на человека, ходящего как овца.
Когда я повернулся к нему, он уже достал память и держал в руке шнур от микрофона. Я быстро научился узнавать эту штуку. Он посмотрел на меня с отчаянием в глазах, и на короткое мгновение мой гнев испарился, и мне стало жаль его. Но только на мгновение.
— Меткалф, — произнес я.
Он знал, что мне нужно, и произнес мое имя в микрофон. Ответный голос его звучал тихо и ровно, словно он потратил много времени, надиктовывая эту позицию.
— Детектив, — услышал я. — Опасный, импульсивный человек. Мейнард имел неосторожность впутать его, и он не отпускал хватки. Двойник-антипод Денни Фонеблюма. Присутствие чрезвычайно нежелательно.
Тестафер безучастно смотрел на меня, пока машина вещала его голосом. Я улыбнулся. Мне даже понравилось по-своему это описание. Приятно все же видеть следы своей работы. Я протянул Тестаферу один из стаканов, и он нервно присосался к нему в ожидании, пока машина выговорится.
— Это очень старое воспоминание, — тихо сказал он, и глаза его наполнились страхом.
Я искал в них хоть проблеск враждебности или вины, но не нашел.
— Все в порядке, — утешил я его. — Вполне точно.
Он не понял, а если понял, то напугался еще больше. Так или иначе, эффект был налицо: он сидел, глядя на меня с ужасом, словно ребенок, которому показали буку. Я сел в кресло напротив и отхлебнул из стакана. Все верно, джин и тоник. Гнев мой стихал, да и питье было отменное. Я не старался подогревать гнев. Кой черт злиться на парня, который не помнит, о чем речь? Прошлое давило мне на плечи непосильным грузом — только я один настолько глуп, чтобы тащить его, — и я подумал, не пора ли сбросить его к черту. Тестафер являл собой очень соблазнительный пример для подражания. На секунду я позавидовал ему и чуть не полез в карман за конвертом.
На секунду. Потом я сообразил, что думаю, сделал глубокий вдох, поставил стакан на пол, вытер губы, чтобы и следа алкоголя на них не осталось, и выкинул порошок из головы. Я старательно сжал кулаки своего гнева, поднялся, шагнул вперед и схватил память Тестафера. Провод от микрофона вытянулся между нами. Тестафер уставился на меня, широко открыв глаза и рот. Вот теперь я был зол, и мне хотелось, чтобы он тоже это почувствовал. Я надеялся, он ощутит себя более уязвимым, увидев свою память у меня в руке.
— Овца Дульчи, — произнес я сквозь зубы.
В его глазах обозначился первый проблеск чего-то, кроме кромешного страха.
— Говори.
Он повторил имя.
— Твоя давнишняя компаньонка, — послышался голос из памяти. — Ее жизнь трагически оборвалась. Убийство осталось нераскрытым.
— Ложь! — сказал я. — В убийстве овцы обвинили Ортона Энгьюина.
Тестаферу было совсем худо. Рука с микрофоном тряслась.
— Энгьюина обвиняли только в убийстве Мейнарда, — сказал он.
— Кто убил овцу?
Он зажмурился.
— Кто убил овцу? — повторил я.
Он наклонился и прижал губы к микрофону. С закрытыми глазами он, словно молитву, повторил вопрос:
— Кто убил овцу?
— Убийство осталось нераскрытым, — ответила память.
— Убийство осталось нераскрытым, — повторил он мне, так и не открывая глаз.