Немного погодя, Китнисс спрашивает молчащего Финника:
— А как сильно ты ее любишь? Ты готов ради своей девушки пожертвовать жизнью? — Китнисс по прежнему смотрит прямо в глаза Финнику:
— Я отдам за Энни жизнь не задумываясь, — отвечает он, — и добавляет, — И не только жизнь.
— Ты говоришь правду, — задумчиво, но ни на секунду не отрываясь взглядом от глаз Одейра, говорит Китнисс.
Затем наступает пауза, Финник опускает глаза, а Китнисс подходит ко мне и берет меня за руку. А наш ментор внимательно молча наблюдает за этой сценой, но его лицо совершенно непроницаемо и понять, что сейчас он чувствует, нельзя: у нашего ментора за 25 лет выдержка выработана потрясающая.
— Кстати, Пит и Китнисс, у меня новости из двенадцатого и от ваших близких, — говорит Финник, — не скрою, у нас с Китнисс одновременно из груди вырвался крик отчаяния и надежды: как там наши семьи? — Повстанцы сейчас полностью захватили дистрикт 12, это было проще всего, он небольшой и, главное, совсем рядом дистрикт 13 и забор совершенно не охраняется. И командование повстанцев просило передать тебе, Китнисс, благодарность: ваша с Гейлом помощь неоценима, теперь ваши семьи в безопасности и передают вам привет.
«Моя Китнисс заговорщица??? Впрочем, Мелларк, чему ты удивляешься, она — идеальная заговорщица против власти Капитолия: храбрая, способна на то, на что никто другой не отважиться».
— Тебе, Пит, привет от твоих родителей, в особенности от твоей мамы и от брата Бреда. Китнисс, тебе будет интересно узнать, Пит тоже помогал повстанцам, а его отец сыграл в событиях немаловажную роль, — сказал нам обоим Одейр, улыбаясь искренне, как «не телевизионный Финник». Разница просто потрясающая.
«Меня раскрыли? Какая жалость. Вот и Китнисс изумленно уставилась на меня. Да, я заметил, как поменялось вчера отношение ко мне моей матери, а гневное выражение лица отца я не забуду точно, он был готов убить на месте того миротворца, который пытался помешать моей семье попрощаться с Питом-добровольцев. Да и выражение лиц людей на площади в момент Жатвы нельзя было назвать покорным и смирившимся со своей участью. Хотя, меня в планы восстания никто не посвятил: я же всего-навсего маленький и скромный помощник для мятежников: передавал по заданию отца заказчикам в пекарне особые буханки, в которых специально для них внутри находились секретные послания от повстанцев. А клал их туда при выпечке хлеба, всё-таки не я, а мой папа. Я также относил подобные буханки в штаб миротворцев, в мэрию…».
И тут в разговор вступает Хеймитч:
— Но сейчас наша главная задача привлечь к вам максимальное внимание простых капитолийцев. Пит, Китнисс: в Капитолии, преимущественно, живут небогатые люди. Китнисс справедливо заметила, именно что, слабые люди. Они не наши враги, их также жестоко угнетают, как людей в дистриктах, но с детства им навязали омерзительный и отвратительный образ жизни, но в большинстве своем они — слабые и несчастные люди.
— Но против кого тогда мы боремся? — спрашивает Китнисс (а я с ней совершенно согласен, неужели с одним только президентом, ведь я-то знаю, что даже наш мэр мистер Андерси и помощник главы миротворцев дистрикта 12 Кассий Марлоу помогали мятежникам).
— Против президента Сноу, но не только против него одного. Наши злейшие враги: хозяева Капитолия, их немного, не более пяти сотен, но именно им принадлежит в Панеме практически все ценное и необходимое для жизни, от зерна до планолетов, они виноваты в нищете и бесправии, которая царит в дистриктах. Из-за их ненасытной жадности и алчности Панем сейчас оказался на грани гражданской войны. И сейчас они смертельно напуганы, — рассказывает нам Хеймитч Эбернети.
Но тут Финник резко меняет тему нашего заседания клуба заговорщиков на крыше тренировочного центра, он видит, политика у Китнисс не вызывает энтузиазма, она откровенно скучает и он с лукавой улыбкой говорит ей:
— Китнисс. Хочешь почувствовать вкус жизни блистательного Финника Одейра?
Китнисс с недоумением, пополам с плохо скрываемым любопытством, на него уставилась, а этот хитрец достаёт из потайного кармана необычно большой кубик сахара.
Краем глаза вижу, что Хеймитч замечает этот прием, все понимает и начинается давиться от смеха. Что-то сейчас будет! Неужели, Финник отомстит Китнисс. Ну, держись, Финник! Ты сейчас получишь на орехи.
Китнисс осторожно, глядя в глаза Одейру, берет сахар из его ладони, я то знаю, она проверяет Финника, искренне ли его лицо, но затем спокойно запихивает сахар в рот и………. ее лицо искривляется гримасой, как будто, она съела лимон.
«Финник, это не самая удачная твоя шутка, сейчас она этот кислый сахар выплюнет и надаёт тебе по шее, шутник!» — думаю в этот момент я, а к горлу подступает смазм: я сейчас засмеюсь первым!
Но нет, я ошибся, Китнисс жует сахар, стреляет глазами на Финника, не могу понять ее эмоций, они сменяются слишком быстро, что я не успеваю сообразить: удивление, испуг, смех, удовлетворение, все это я замечаю. Ей нравится. Съев все, она говорит Финнику:
— Горький сахар? Было вкусно. Какой необычный вкус.
Затем подает голос Хеймитч:
— Одейр, это что за фокус. Ты кормишь девушек сахаром, но горький сахар, это что-то новенькое, колись, — и ржёт.
А затем не выдерживаю и начинаю громко смеяться, уже я сам.
— Китнисс, тебе понравилось? — с очаровательной, совершенно нефальшивой улыбкой спрашивает у моей девушки Одейр. А у меня начинается легкий приступ ревности.
— Угу, — отвечает Китнисс и опять стреляет глазами на Финника. Поэтому я не выдерживаю этой пытки:
— Финник, а мне можно попробовать?
Финник также начинает смеяться:
— Пит, извини. Это особый сорт. Только для девушек.
И я говорю со специально-жутко обиженной физиономией:
— Ну, это нечестно.
Хеймитч говорит мне:
— Пит, не оставляй ее с Одейром наедине, а то этот парень вовлечет нашу истребительницу волков в свою горько-сладкую капитолийскую жизнь, потом ее за уши не оттащишь. И продолжает смеяться. И, самое интересное, я перестаю ревновать Финника. Нет, он не совратит МОЮ Китнисс. Ну, только если чуть-чуть, капельку.
Насмеявшись, Хеймитч говорит Китнисс, что мы хотим посекретичать втроём, по-мужски, она делает свирепое выражение лица, смотрит на нас, но уходит.
Затем мы: я, Хеймитч и Финник детально обсуждаем план по спасению трибутов 74-х Голодных игр на Арене. Очень рисковый план, замечу. Затем: план, как нам с Китнисс вести себя на интервью, как ненароком не проколоться из-за плохого знания капитолийских порядков. Как заговорщики будут нам помогать: главное, чтобы наша дорогая Китнисс не сорвалась бы и послесловия этого не были катастрофическими. Мы пытаемся заранее все предусмотреть, но мы трое понимаем, зная Китнисс, это без толку.
Я узнаю, что Дельфи, подопечная Финника, почти, что член его семьи, ее старшая сестра погибла на Голодных играх, когда Финнику было 17 лет и он ещё не был ментором. Что они дружат очень давно и Финник ей, как старший брат. Что, она вызвалась по своей инициативе, но с разрешения Финника, за что он опасается получить очень сильный нагоняй от своей наставницы, Мегз. У Дельфи нет братьев и сестер, а ее мать тоже умерла совсем недавно. Поэтому, если она погибнет, это будет значить очень крупные неприятности для Финника, у отца Дельфи нрав очень крутой, он, потеряв вторую дочь на Голодных играх, вполне может Финника и убить. Я спрашиваю, зачем тогда Финник разрешил ей, почти сироте, вызваться на Жатве, а Одейр разъяснил мне, что хотя это чрезвычайный риск, но мятежникам необходимо иметь на Арене побольше отлично подготовленных трибутов, на которых они целиком и полностью могут положиться и только тогда их план сработает. А подготовлена Дельфи превосходно: ее 10 лет учили вместе Мегз и Финник. Ну, а то, что от нас с Китнисс зависит очень многое, об этом я и сам начал догадываться. Затем меня вежливо просят выйти: капитолийские заговорщики хотят обсудить свои страшные замыслы и тайны вдвоём.