Девочки одеты в более светлые цвета, но железно – единый для всех сдержанный стиль соблюден неукоснительно. У двоих белые гольфы, у третьей – синие строгие брюки, женские, фасон женский. у четвертой девочки – роскошь – черные капроновые колготки, моя мечта, хоть раз их надеть, их иногда носят богатые жены торговцев в двенадцатом. Дочери – никогда. Но, может-быть, только на день окончания школы. Или на День Панема- 8 октября.
Потому, что это невероятно, бешено дорого. 400 и более долларов. Арбалет, который заказал тайно и контрабандой за двойную цену достал мне Крей, стоил 174 доллара. За каждого гуся миротворцы платят мне 3 доллара. За зайца – 1 доллар 14 центов. Белки, которые любит покупать отец Пита – 43 цента. А буханка хлеба из белой муки с орехами, дорогого хлеба, который “браконьер из дистрикта 12″ может себе позволить стоит 1 доллар 36 центов.
Всего девочек-капитолиек четыре – двум по одиннадцать-двенадцать, они ровесницы моей сестры Прим. Третья старше – пятнадцать, где-то, она высокая, с меня ростом. А четвертая – самая младшая, ей нет и девяти. И именно она носит эти самые капроновые колготки. Которые, как я помню, Мадж надевала всего то раз шесть за жизнь. Дочь мэра! Последний раз – на день рождения своей матери. На Жатву – никогда.
Отсюда вывод: эти дети не просто из богатых семей. Они из самых богатых капитолийских семей. Осознав этот факт, я мысленно вся подобралась: это дети Наших Врагов.
И именно в этот момент от группы этих детей отделяется мальчик, тот самый, со светлыми серебристыми волосами, подходит ко мне и с искренней доброй улыбкой протягивает мне руку со словами:
- Привет! Можно с тобой познакомиться?
====== 2. Расскажи сказку, папа! ======
POV Китнисс (продолжение)
Я опешила. Этот мальчик-капитолиец с серебряными волосами и черными словно уголь глазами, элегантно подошел ко мне и с искренним и радушным выражением во всем своем облике, а не только на лице, протянул мне ладонь. И я не смогла ничего с собой поделать: вероятно, он Враг, хотя в этом я очень сильно засомневалась и улыбнулась ему в ответ.
— Китнисс. Дистрикт двенадцать, — и подумав, что если уж весь Панем в курсе, что я браконьер и «истребительница волков» (спасибо Питу: разболтал нашу с ним маленькую тайну всему белому свету! Позер! Ему лишь бы покрасоваться!), не стану я таиться, признаюсь, кто я, — Я охотница и браконьер!
— Очень приятно, Китнисс! Как жалко, но трибутов из двенадцатого мне в жизни не доводилось встречать. И браконьеров я никогда не встречал, но я очень рад с тобой познакомиться. Меня зовут Асканий, — говорит смущенно и озадаченно этот парень и я теряюсь:
«Он что телевизор не смотрит? В Капитолии?! Поверить не могу. Я чувствую себя сильно уязвленной: что он о себе вообще думает, Китнисс Эвердин — браконьер из дистрикта двенадцать! Нет, я просто очень зла и обижена. Но все же стараюсь этого не показывать и все-таки моему удивлению нет границ. И тут на на помощь приходит.....наш ментор:
— Заводите полезные знакомства, молодой человек! Похвально. Китнисс — восходящая звезда Капитолия, в нынешнем сезоне, в столице, говорить будут только о ней, — и ментор хитро улыбается тому, кто сумел очень сильно смутить коренного капитолийского жителя. Действительно, парень выглядит растерянным и очень смущенным. И обо мне ему ничего не известно.
И вдруг я слышу за своей спиной:
— Асканий, ты же сам мне рассказывал в прошлом году, что где-то далеко-далеко, на краю земли, живет девочка, дочь охотника и сама охотница и что нет на свете более меткой и более отважной девушки, чем она. И про то, как она взяла в лес с собой мальчика, который ей нравится, чтобы он помог принести убитого ею Единорога и как подосланные злым Белым волшебником волки-оборотни преследовали их, но благодаря ее меткости и тому, что он любит ее, они возвратились домой невредимыми. И тот, кто принесет домой мертвого Единорога, тот сможет однажды победить саму Смерть в поединке, — я оборачиваюсь на мелодичный голос девочки и вижу ту самую девочку в черных капроновых, безумно дорогих колготках и…теряю дар речи.
Это что было? Это, что было про меня? И про Пита? Но это же самая настоящая сказка, вроде той, которую рассказывал мне папа перед сном. Когда за стенами нашего домика в Шлаке жутко завывал ветер и мне становилось очень страшно. И я вспоминаю, о чем была эта сказка.
Папа, расскажи сказку!
Мне одиннадцать, Прим семь, отец ещё жив, а мама практически никогда не хмурится.
— Китнисс, тебе пора спать! — говорит с улыбкой отец.
Мы сегодня вместе ходили в лес уже второй раз. Папа рассказывал мне о птицах по имени утки. А когда мой интерес стал очень сильным, он отвел меня на озеро, которое все поросло тростником и показал мне на воду:
— Видишь, дочка, там в воде прячутся птицы и хитро мне улыбнулся.
Я долго смотрела во все глаза не очень то и быстро, но мне удалось разглядеть, далеко от берега, шагах в двухстах, если бы по воде можно было ходить, двух птиц. Маленькую невзрачную серую птицу и более приметную, ее я рассмотрела первой, а серую могла бы так и не заметить, красивую зелено-бело-черную. Обе птицы были очень далеко от нас, но если уж папа их увидел, мне тоже хотелось их разглядеть.
Наконец, говорю папе:
— Вот там, в зарослях, я вижу спрятались две птицы, — и сама с удовлетворением замечаю, что папа улыбается мне самой открытой и самой озорной из своих улыбок. А у папы очень много улыбок. Для друзей-шахтеров одна, для дяди Джайдена Хоторна — совсем другая, более открытая и лукавая папина улыбка, для мамы — третья — особая, теплая и обволакивающая, мама всегда сама дарит отцу в ответ свою особую улыбку, улыбку любящей жены. Сама говорила. Но самая-самая улыбка специальная, только для моей сестры Прим и для меня. Ее ни с какой другой не перепутаешь. Она самая открытая и самая особенная папина улыбка. Это наша улыбка. Только — Прим и моя.
— Молодец, Китнисс. А знаешь, как называются эти птицы? — И папа лукаво зажмуривает правый глаз, но я мгновенно догадываюсь:
— Папа, неужели это утки?
— Угадала! За мной подарок. Китнисс, ты любишь землянику? — специально с более серьезным лицом спрашивает меня папа.
И не могу сдержаться:
— Да!!!
И папа смеется в ответ. Тихо, потому что мы в лесу, а в лесу категорически нельзя шуметь, но все равно смеется искренне заливисто.
Вот почему мне ничуточки, нисколечко, не хочется спать. Прим уже уложили спать, но я не хочу. Моя мама хмурится, но показать, что она сердита на меня, не хочет. Я же не догадываюсь, что маме пора убираться на кухне. Ведь там недостаточно чисто. А мама так любит идеальную чистоту. Ведь моя мама — дочь аптекаря, а все аптекари обожают чистоту.
Поэтому отец решает сам уложить меня спать. У папы есть секрет, но я об этом еще не догадываюсь, что он заставит меня заснуть быстро и с удовольствием.