— Можно мне тут сесть, я тоже поесть захотел. А то стоим тут, никуда не едем. Распорядительница куда-то умчалась.
А молчу и зло его глазами сверлю.
Мелларк садится напротив, на нож косится, молодец, соображаешь, если ты мне не объяснишь, зачем ты ЭТО сделал, живым ты до Капитолия не доедешь, я тебя раньше убью! Садится и ест пирожное, запивает ананасовым соком. Что он ананасовый я знаю, покупала его в лавке, сока банка на двух белок — хороший обмен. Молчит и внимательно на меня смотрит. Наконец я не выдерживаю:
— Ты вообще понимаешь, что этот поезд только в одну сторону, живым ни тебе, ни мне не вернуться.
— Понимаю.
Он что издевается? Или играет со мной? Мне становиться чрезвычайно интересно, отчего он поступил столь безумно.
— Ты сумасшедший, да? На верную смерть вызвался. Жить наскучило от праздной жизни?
— Нет, я твердо знал, что делаю. И жизнь моя последнее время в ад превратилась.
— Почему?
— Потому, Китнисс, что я — трус. Я отказался от самого дорогого, что у меня было.
— Никогда бы не сказала, что ты трус.
— Я отказался от любви к тебе.
— Почему??? — я взрываюсь и вскакиваю с места и кидаюсь в его сторону. Я в бешенстве: «Он отказался от любви? Почему, мне же так больно, я желаю знать!».
Пит Мелларк видит, как я разозлилась, но спокойный как никогда, я давно заметила, у него железная выдержка, крепкие нервы, ни то, что у Гейла. Мне это в нем больше всего нравиться.
— Потому, что женившись на тебе, я поставил бы свою семью в смертельную опасность.
А я нож в руке держу и уже нависла над ним, он всё понимает, но рассудок не теряет. Сильный. И тут до меня доходит смысл его слов, я же смертница, не сейчас в капитолийском экспрессе, а семь лет, с того момента, как первый раз принесла дичь мною убитую. Это браконьерство по законам Капитолия. Виселица. Но что получается, он защищал свою семью и поэтому отрекся от своей любви? Я опускаю нож и сажусь на диван рядом с ним.
Защита своей семьи, это я отлично понимаю, Тогда многое на свои места встает. Но тогда, получается, я виновата сама, я же не спросила его ни разу о причинах его холодности ко мне. Я стала ненавидеть Пита, а он смирился с этим и ни разу не пытался оправдаться передо мной. А теперь вызвался добровольцем. Умереть за меня.
Мне стыдно. Я же могла хотя бы вопрос парню задать. Если мне было так больно, так каково было Питу? Видела же я, что его гнетёт что-то, боль в его глазах заметила, но я подумала, что он любит Делли, дочь портного, а передо мной ему стыдно признаваться, что он меня обманул.
— Я за сестру свою, Прим, сама жизнь отдам, не задумываясь, но почему ты сам мне это не сказал? Ты понимаешь, как мне больно было? — я говорю тихо.
— Я же сказал, я — трус, — я повернула голову, смотрю в глаза парню, черт побери, у него в глазах такая боль отражается, даже мне страшно стало. Мне не хочется на него не кричать, но ножом угрожать, мне хочется его обнять…
— Сказал бы, я поняла, — а сама не верю, в то, что говорю: Пит прав, я бы стала для его семьи такой угрозой, разные мы, я — смертница, а Пит — обычный парень, которому безумно не повезло в меня влюбится, теперь он на смерть пошёл из-за этой проклятой любви, сама погибну и Пита погублю. А я еще с ножом на него???
Тут распорядительница входит, взволнованная, лицо покраснело, видно сразу: жутко нервничает:
— Вашего ментора сейчас принесут.
Мы с Питом глаза вытаращили: «Принесут???».
Распорядительница устало села и говорит нам:
— Он вчера совершенно трезвым был. Но ночью ему такие страшные кошмары снились, что он выбежал на улицу и всё равно кричал.
— Кажется, я слышала эти крики, — говорю, — мой дом не очень близко от деревни победителей, но эти жуткие вопли я своими ушами слышала, от них кровь в жилах стыла, настолько он жутко кричал. Я подумала, кого-то убивают, но побоялась из дома выйти.
— Наутро Хеймитч напился до бесчувствия и в забытье впал, пришлось врача вызывать, он сказал, что вашего ментора в Капитолии надо лечить.
— А как же он нас готовить будет, — одновременно говорим мы с Питом.
— Хеймитча всего лекарствами обкололи, сейчас его на носилках принесут, врач сказал, что он в пути придет в сознание и сможет исполнять менторские обязанности. Сказала и опять ушла.
Мы с Питом стали смотреть в окно, и действительно, скоро двое миротворцев внесли на носилках нашего бесчувственного ментора в поезд и через пять минут поезд тронулся.
Но обычного путешествия не получилось, мы с Питом его ещё долго помнить будем. Поезд тронулся и смотревший в окно Пит громко воскликнул:
— Китнисс, ты только посмотри: похоже, в двенадцатом начались беспорядки.
Я подошла к окну и обомлела: мы проезжали центр дистрикта, мы увидели народ, собравшийся на площади, увидели огонь и дым, большое количество миротворцев, а еще мы видели людей стреляющий в миротворцев и миротворцев стреляющий в людей. Это было что-то совсем новое: оружие в дистриктах иметь запрещено, а тут мы видели, как группа вооруженных автоматами людей окружало штаб миротворцев, брало его в кольцо.
Я говорю Питу:
— Пит, смотри, что твориться.
— Похоже, моя выходка на Жатве произвела неизгладимое впечатление на дистрикт 12. Теперь меня будут считать практически революционером. Я же бросил искру, и теперь народ восстал против Капитолия.
— Знаешь, Пит, ты напрасно говорил, что ты — трус, трусы на такое не способны.
— Смотри, люди вооружены, откуда у жителей дистрикта взялось оружие?
— Не знаю, но смотри, некоторые мужчины странно одеты, у нас так не одеваются, они на военных похожи, но они не миротворцы.
— Они стреляют в миротворцев, Кто они? — от волнения, сама не знаю зачем, я придвинулась к Питу близко-близко, что можно было дотронуться до его тела. И отчего у меня прильнула кровь к лицу, и я быстренько отодвинулась от Пита: мне надо знать, почему я так на него реагирую? С Гейлом такого я не испытывала!
— Не знаю, но они пришлые, не из дистрикта 12. Ты видел еще вчера хотя бы одного чужака, Пит?
— Нет, значит, они появились в день Жатвы, с оружием, Китнисс, а ты когда-нибудь встречала в лесу чужаков?
Китнисс долго молчала, обдумывая ответ и, наконец, сказала:
— Да.
POV Пита
Я в ответ только грустно покачал головой, когда родной дистрикт, в котором по моей вине вспыхнули беспорядки, скрылся за горизонтом и проговорил негромко:
— Ну, теперь меня точно убьют в Капитолии, теперь из-за меня множество людей погибнет.
Но хмурая, неразговорчивая, грубоватая, но ослепительно прекрасная (я уверен в этом!!!) Китнисс внезапно пришла мне на помощь:
— Ты сделал то, на что никто бы не отважился. Ты — храбрый парень, Пит. Это я говорю тебе, — и Китнисс протянула мне руку.
И я взял ее правую руку и почувствовал себя самим счастливым человеком на свете. Я знал, что я делаю, ради любви, ради той, кого люблю сильнее, чем саму жизнь, я преодолел свой страх и Китнисс почувствовала это. Теперь мне не страшно умирать. Добро пожаловать в особое и секретное общество самоубийц дистрикта 12. Никто, только Китнисс Эвердин и Гейл Хоторн состоят в этом обществе смертников и ты, Пит Мелларк, первый доброволец и просто отважный парень, теперь сможешь доказать девчонке, которую ты любишь, что ты ее достоин.
И, мне кажется, она помнит тот самый, мой поцелуй, вот и сейчас она покраснела. Смущена! Мелларк, у тебя есть шанс, перед смертью разобьешь ей сердце и она сама жить не захочет. Проклятие, об этот-то я и не подумал! Ну, я и кретин, надо что-то срочно придумать!
И в этот момент в наше купе вошли, Вошёл человек, в котором я с трудом узнал нашего будущего ментора, Хеймитча Эбернети, он иногда захаживает в нашу пекарню, он же очень богат и при желании в силах купить самый дорогой торт. Но Хеймитч Эбернети покупает только ржаной хлеб.
Вошедший ментор не держался на ногах, ему было очень плохо, но мне почему-то показалось, что не алкоголь тому виной. Он шел, держась на предметы вокруг себя, стены, стол, кресла. Лицо его опухло, одежда носила отпечаток нездорового образа жизни, который он вёл, он не сразу заметил нас с Китнисс, а когда заметил, отшатнулся, начал падать, но ловко ухватился за спинку кресла и, удержав равновесие, подошёл к нам: