На стене остался смазанный кровавый отпечаток лица. Как японский иероглиф. «Красиво», – подумал Седой.
Убер пошел к человеку. Тот начал вставать, подтянул ноги…
– Я говорю, это хороший вопрос, – сказал скинхед.
Человек поднялся – лицо залито кровью. Вытянул к Уберу руку. Скинхед резко перехватил ее, дернул человека на себя. С силой выкинул навстречу локоть. Н-на. Удар. Человек взлетел… Капли крови разлетелись по всей комнате…
В краткое мгновение Седой подумал, что есть в этом какая-то невероятная чудовищная красота. Возможно, что-то японское. Охуительное, как сад камней.
Мгновение закончилось. Человек с грохотом рухнул на землю. Застонал. Поднялся.
Упрямый.
«У людей вообще огромный ресурс прочности, – подумал Седой. – И при этом они могут сломаться от любой ерунды. От дуновения ветра. Как советский армейский «уазик».
Убер примерился и ударил. Брызнула кровь. Убер посмотрел на свои костяшки, слизнул кровь. И ударил еще раз, и еще.
– Хватит! – сказал Седой. – Ты его убьешь.
Убер поднял голову. Ноздри раздувались, лицо забрызгано кровью. Убер усмехнулся.
– Всегда можно ответить, если спрашивают вежливо, – сказал Убер. – Всегда.
Он выпрямился. Голубые глаза блестели ярко и безжалостно. Седой отступил. Его всегда поражала вот эта способность Убера мгновенно переходить из состояния покоя в состояние холодной ярости. Когда кажется, что воздух вокруг скинхеда искрит и разливается обжигающе холодным электричеством.
– Вежливость, – сказал Убер негромко. – Я люблю слово «уважение».
Он улыбнулся. Пнул лежащее тело ногой в высоком армейском ботинке.
– Потому что я, на хрен, никакой не фашист. Понял?
Убер повернулся к Седому. Тот смотрел на товарища открыто, без тени страха. С Убером только так и можно. Искренность, терпение и никакого страха. Как с детьми.
Убер дернул щекой.
– Разве я похож на фашиста?
Седой оглядел его. Внимательно и спокойно.
Напротив – забрызганное кровью лицо Убера. Ноздри раздуваются. Голубые глаза жестокие и яростные. Сейчас от Убера расходились, как излучение от реактора, волны бешенства.
Седой сказал мягко:
– Конечно, нет. Какой ты на хрен фашист?
Последняя фраза настолько резко контрастирует с образом Убера, что это смешно. Убер засмеялся.
Ладонью он стер со лба капли крови. Затем негромко запел. У него красивый, чуть хрипловатый тенор:
Седой смотрел, как Убер поет. Красный скинхед – голый по пояс, высокий, широкоплечий, жилистый, с десятками заживших и заживающих шрамов. Крепкие длинные руки свисают вдоль тела.
На плече черная татуировка: скрещенные серп и молот в лавровом венке.
Седой опустил голову и увидел разбитые в кровь костяшки на кулаках Убера. «Кто-то слишком увлекается», – подумал он.
– Вот так, – сказал Убер.
Седой оглядел место побоища, еще раз задумчиво рассмотрел стену, заляпанную кровью, отметил белый зуб в кровавой луже на полу, зацепил взглядом безжизненное тело. Хотя нет, тело еще шевелилось. Седой присел на корточки, приложил два пальца к шее страдальца. Прислушался. Кивнул, выпрямился, повернулся к Уберу. Тот рассматривал стесанные до крови костяшки кулака.
– За что ты его так? – спросил Седой. – Я пропустил начало.
Убер поднял голову. Лицо, искаженное яростью, наконец разгладилось.
– Он назвал меня фашистом, – сказал он спокойно.
– И все? – удивился Седой.
– Да.
– Точно больше ничего?
– Этого мало? – Убер поднял брови.
– Думаю, тебе нужно быть посдержаннее, – сказал Седой.
– Зачем? – удивился Убер. – Думаешь, я затем пошел в скины, чтобы быть сдержанным? Эй, чувак, стоять, сука! Готовься, сейчас я буду сдержанным.
– Большая сила – большая ответственность, – сказал Седой.
Молчание. Убер оглядел пожилого скинхеда, задумчиво почесал шрам на лбу. В глазах его появилось странное недоуменное выражение. Он переступил с ноги на ногу, покрутил головой. Казалось, эта мысль не помещается в его бритую, изуродованную шрамами упрямую голову. Но он все равно пытается ее там разместить – из уважения к Седому. Убер нахмурился.
– Ты сейчас серьезно? – спросил он.
Седой молча смотрел на него. Светло и строго, словно библейский апостол. И вдруг не выдержал, засмеялся.
– Да нет, конечно. Это ж из комикса.
– Блять, – сказал Убер. – На секунду я почти поверил.