В бинокли Седой и Убер разглядывают поток собачьих тел. От поднимающегося за горизонтом солнца собаки уже не серые, как они есть, а багрово-оранжевые. Потоки косматых тел заливают улицы Петербурга. Это собаки Павлова, как их называют в Питере. Их тысячи и тысячи.
– Красные собаки, – сказал Убер. – Прямо как в «Книге джунглей». Вроде ж не сезон, а?
– Это Гон. – Седой убрал бинокль. Сунул его в потертый пластиковый футляр и застегнул крышку.
– Да уж вижу, что Гон. Черт, не вовремя, а? Я думал, он только весной бывает…
– Надо их отвлечь, – сказал Седой. Убер огляделся. Тоже спрятал бинокль в футляр, повесил на пояс. Достал и нацепил на резиновую маску темные очки в тонкой золотой оправе. Пижон, подумал Седой. Смотрелось это… экстравагантно.
– Их надо увести на юг, юго-восток, – сказал Седой.
– Иначе не пройдем? – Убер помолчал. – Черт, а ты прав. Да, надо. «А мы пойдем на север… а мы пойдем на север», – пропел он неожиданно.
– Я пойду, – сказал Седой.
Убер покачал головой. За линзами глаз не было видно, но чувствовалось, что он усмехается. Пижонские темные очки только подчеркивали это впечатление.
– Нет, ты не пойдешь. Я пойду.
Противостояние, как в кино. Один чувак в противогазе смотрит на другого чувака в противогазе. Только у того чувака, что повыше, на маску надеты темные очки. С тонкой золотой оправой. У другого – синяя изолента на трубке.
– Только не говори, что у меня чувство вины, – сказал Убер. – И все такое. Конечно, я мог не соглашаться на это предложение. Подумаешь, повесили бы всех нас на заборе!
Седой пожал плечами.
– Ладно-ладно! – сказал Убер. – Только меня повесили бы. Одного. Но… Нам всего лишь нужно довести караван до Восстания. И все. И все долги спишутся.
Седой тяжело вздохнул и шагнул вперед. Убер заступил ему дорогу.
– В общем, я пойду, – сказал Убер. – И это не чувство вины, не думай. А суровая необходимость выпендриться.
– Это другое дело, – согласился Седой.
Убер помолчал.
– Скажешь пацанам? – спросил он.
– Ага.
Огромная долина, залитая оранжевым светом восходящего солнца. Если подняться на приличную высоту, то становится понятно, что это не скалы, а разрушенные дома.
Вдали видно огромную воронку от атомного взрыва. Птицеящер делает пару сильных взмахов крыльями и взмывает вверх. С высоты уже видно восход, тогда как внизу еще доживают последние мгновения предрассветные сумерки.
А вот и этот человеческий караван.
Птицеящер видит, как один человек отделяется от каравана и бежит. Птицеящер удивлен – человек направляется к стае собак, а не обратно. Остальные люди собираются вместе и ждут.
Птицеящер делает поворот и начинает снижение. Ему любопытно.
Человек, пригнувшись, идет к собакам. Выглядывает из-за угла, прячется.
Вот собаки почуяли его. Человек начинает греметь, пинать двери домов и мертвые машины.
Собаки – или тот, кто за ними – принимает решение. И собаки медленно, как тяжелая неповоротливая машина, поворачивают за ним. Стая набирает скорость.
В то же время караван трогается. Птицеящер видит спину бегущего человека.
Вот он прыгает – и его голова вспыхивает золотом. Птицеящер почти слепнет на мгновение. И вдруг человек спотыкается – и золотое пламя срывается с его головы и падает на землю.
Птицеящер снижается.
Собаки уже близко, он чувствует вонь их пастей, их голод. Голод того, кто за ними, кто гонит этот собачий организм вперед.
И в последний момент птицеящер выпускает острые когти и хватает с земли золотую искру.
Это очки с темными стеклами.
Птицеящер сильно бьет крыльями, очки неожиданно тяжелые. Еще удар, взмах, еще.
Одна из собак прыгает, но в последний момент птицеящер делает рывок вверх, унося добычу. И собака промахивается. Катится по земле, вскакивает. Обиженно скулит.
А потом вливается в общий поток. Собаки бегут за человеком.
Птицеящер поднимается все выше. У него есть добыча, нечто важное и яркое, что можно принести в гнездо.
А караван внизу идет, пересекая пространство улиц, где недавно были собаки.
А собаки идут за человеком. Быстро и жадно, не отступая. Человек, потерявший золотую искру, бежит.
Птицеящер сделал бы на его месте то же самое.
Оранжевая земля.
Крепкий ботинок ударяет в землю. Бух! Мелькнули шляпки гвоздей в подошве. Взметнулось облачко пыли…
В следующее мгновение ботинок взмывает вверх – и проносится всего в нескольких миллиметрах от бетонной стены. Медленный, плавный полет… Приземление, удар! Если смотреть на это с точки зрения спортивного преодоления препятствий, то слегка мешает хрип на заднем плане. С клекотом и бульканьем, словно кто-то гулко отхаркивается в противогаз.