Картины «Падение ангелов» и «Безумная Грета» сложны, и многое в них зашифровано, свидетельств мастера, раскрывающих их замысел, не осталось. Мы можем только догадываться о том душевном состоянии, в котором они были созданы. В них нет юмора, грубого и резкого, но проникнутого стихией народной речи с ее образами и представлениями, который так сильно звучал в «Нидерландских пословицах», нет пристального интереса к разнообразию движений, на чем были построены «Детские игры», нет сосредоточенного внимания к повседневной жизни, к ее атмосфере, ее подробностям, краскам, что составляло самую суть «Битвы Масленицы и Великого Поста». Прекрасный пейзаж, который так пленителен в более ранних работах Брейгеля, здесь зловеще преображен: деревья оголены, их ветви сломаны и скрючены, реки пересохли, а небо, если оно видно, затянуто черным дымом пожаров.
Можно ли создать такую картину, как «Безумная Грета», не пережив тяжкого и долгого душевного смятения?
Сравним ее с рисунками к серии «Смертных грехов». Там тоже были образы чудовищ, но между ними и «Безумной Гретой» есть существенное различие. Все эти жабообразные, змеевидные чудища скорее передавали страхи его современников, чем собственные внутренние страхи Брейгеля. Они были изображены с отчетливостью и спокойствием, как бы извне, со стороны, иногда с насмешкой. Вот что мерещится людям, вот чего они страшатся по ночам, вот что видится им наяву, говорит художник.
В «Безумной Грете» такого спокойного взгляда со стороны нет. Ее образы завораживающе неотвязны, кажется, что художник во власти кошмара, сам не может избавиться от этих видений. Ощущение смятенности, владевшее им в пору работы над этой картиной, передалось в тревожной напряженности ее цвета. Смятение и тревога, для которых было много реальных причин вокруг, нарастали и привели художника к созданию «Триумфа смерти».
Пророчества о близящемся конце света, о грядущем и близком Страшном суде были распространены в годы позднего средневековья. Религиозные войны, эпидемии, ведьминские процессы вызывали эти настроения. Но не только они.
Великие открытия поколебали существовавшую веками устойчивую картину мира. Представление о том, что у земли нет ни верха, ни низа, что земля шар, что на противоположной ее стороне существуют не антиподы, которые ходят вверх ногами, а такие же люди, известие о том, что корабль, плывущий вокруг земного шара с запада на восток, завершив плавание вокруг земли, теряет один день календаря, а это значит, что земля вращается, были для ученых подтверждением их смелых догадок. Но для обычных людей, знающих об этом лишь понаслышке, непрочность картины мира подтверждала представление о непрочности самого мира.
XIX
По-прежнему прекрасен был город, где жил и работал Брейгель. Прекрасен, богат, многолюден. По-прежнему сотни кораблей бороздили воды Шельды. Сотни лавок предлагали покупателям пышное изобилие товаров. Продолжалось строительство церквей, домов, улиц. А Брейгель уходил с шумной, заполненной людьми улицы в мастерскую и день за днем писал «Триумф смерти». Ощущение подспудного трагизма жизни водило его рукой.
Пылают здания на дальнем плане картины, уходят под воду тонущие корабли. Они гибнут без видимой причины — море спокойно, но спокойствие это призрачно и обманчиво, морская пучина враждебна людям.
Ближе к зрителям, на берегу возвышаются виселица и плаха. Смерть здесь приняла такое знакомое Нидерландам обличье палача. Еще ближе гибнут уже не единицы, а десятки и сотни: смерть надвигается на людей сомкнутыми рядами вооруженных скелетов, и крышки гробов служат им щитами.
Смерть в стократно повторенном обличье скелетов, вооруженных мечами или косами, загоняет людей в ловушки, сталкивает в глубокие рвы. Самая большая ловушка несет на себе знак креста.
Скелет, размахивающий косой, восседает на тощем красном коне, другой конь — белый — запряжен в телегу, нагруженную черепами. Копь красный и конь бледный — кони Апокалипсиса.
Тема всепобеждающей смерти, ее триумфа, ее победоносного шествия была очень распространена в искусстве того времени. И все-таки, пожалуй, ни у одного художника до Брейгеля не обрела эта тема такой всеобъемлющей трактовки.
Решившись воплотить смерть, он, как всегда, захотел исчерпать тему до конца. Чтобы добиться этого, он пошел путем, уже известным ему: совместил сцены реальной гибели с ее символами. На картине люди горят, тонут, падают с высоких скал, умирают под мечом палача, гибнут в поединках и в бою. Это подлинные бедствия и опасности времени. Но кроме них есть всеобщая, всеохватывающая гибель. Она не щадит ни обнаженную женщину, ни короля в горностаевой мантии, ни дворянина, ни молодого, ни старого, ни шута, ни епископа.
Все равны перед смертью. Это мотив многих протестантских проповедей времен Брейгеля.
На картине есть несколько образов-символов, часто повторяющихся у Брейгеля. Изуродованное, потерявшее листву и ветви, с голыми торчащими сучьями окаянное дерево возникает на картине дважды. На одном из этих деревьев висит колокол: два скелета раскачивают его. Чудится, что художнику удалось изобразить неизобразимое: рвущий душу, тревожный набат.
В правом нижнем углу — неожиданная среди всеобщего ужаса, гибели и истребления сцена: влюбленные — кавалер и дама. Веселое общество в итальянских костюмах только что сидело за круглым столом. Белая скатерть, бокалы, горсть золотых монет, разбросанные карты, флейты, лютни. Но застолье прервано. Смерть побеждает, она уже протянула костлявые руки. Смерть стоит за плечами влюбленных, а они не видят ее или делают вид, что не видят. Преданно глядя на даму, он играет на лютне и поет, а она следит за его игрой по нотной тетради.
Так в «Триумфе смерти» словно бы возникает уголок «Декамерона». Рассказчики новелл «Декамерона» скрылись от чумы, надвигавшейся на них, и думать забыли о ней. Они не помнят об опасности, для них существует только радость дружеского общения, радость беседы о превратностях любви, о рыцарских подвигах влюбленных, о забавных озорных проделках, об остроумных ответах. Читатель «Декамерона» вместе с автором забывал о смерти, угрожающей рассказчикам новелл, о том, что их свел вместе не простой случай, а угроза чумы. Смертельная опасность — лишь обрамление «Декамерона», лишь фон, от которого легко отвлечься. И герои «Декамерона», решительно отстранившие саму мысль о смерти, для его автора разумны, даже мудры. В этом произведении, которое принадлежит раннему Возрождению, торжествует жизнь.
Влюбленная музицирующая пара Брейгеля оттеснена в самый угол картины. В том, как они отвернулись от угрозы, как не видят, как не хотят видеть всепобеждающую опасность, есть что-то отчаянное и отчаянно-безумное. Сколько бы ни старался зритель сосредоточить свой взгляд на влюбленной паре, он не в состоянии забыть того, что на них надвигается, — ясный мир чувств раннего Возрождения оттиснут в угол, беззащитен и обречен.