Вот он уже в центре котловины. Тысячи глаз устремлены на обреченного. Отряд остановился, и в ту же минуту оглушительная боевая песня зулусов потрясла воздух глухим громом...
Питер Мариц с лихорадочной быстротой изучал обстановку, составлял план действий. Несомненно, караул будет удален, перед тем как на него выпустят зверя. Если вырвать ассагай сейчас, когда льва еще не привели, зулусы навалятся на него всей массой, и побег сорвется в самом начале. Если ждать льва, ему не у кого будет отнять оружие, и тогда тоже верный конец.
Он остановился на среднем: когда лев будет поблизости и караул начнет удаляться, он разорвет путы и выхватит ассагай. Присутствие льва будет способствовать панике, и тогда поле действия будет шире, возможностей и случайностей больше.
Не успел он прийти к этому решению, как боевая песня разом смолкла, и вдруг наступившую грозную тишину прорезало дикое рычание хищника. Питер Мариц кинул быстрый взгляд. Справа от того места, где находился Сетевайо, с противоположной стороны котловины, откуда ввели пленника, на гребне возвышенности стоял чудовищной величины лев с желтой гривой и с черной бахромой на лапах. Он яростно хлестал себя хвостом по бокам и, опустив голову с налитыми кровью глазами, грозно рычал и скреб когтями землю. Все тело его было опутано веревками, концы которых держало множество зулусов. Другие, с ассагаями и ружьями наперевес, стеною стояли позади него, готовясь, в случае внезапной атаки со стороны зверя, тотчас отразить ее и направить льва в сторону приговоренного.
Зулусы, державшие веревки, начали тянуть зверя к скату в котловину. Питер Мариц кинул незаметный взгляд направо от себя, где стоял караул, и сжался, как могучая стальная пружина. Он видел, что караул ждет сигнала, чтобы удалиться. Лев заметил приготовленную жертву и, глухо зарычав, рванулся. Веревки натянулись, как струны.
Еще секунда...
Громовой голос, от звука которого сердце у юноши затрепетало бурной радостью, внезапно покрыл львиное рычанье. Он вскинул глаза и вблизи Сетевайо увидел исполинскую фигуру среброголового гиганта, который простер руку в сторону его, Питера Марица, и о чем-то властно кричал на языке зулусов.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Октав-заступник. Армия Сетевайо
В лагере черных царило полное замешательство. Воины, нарушив строй, теснились к вождю; за ними напирали толпы зрителей. Сетевайо, вскочив с земли, в изумлении взирал на Октава. О льве на минуту все точно позабыли, кроме тех, кто его держал.
Прошло несколько томительных минут, и вдруг — сигнал вождя: увести льва. Еще сигнал — и стража повела обратно к Сетевайо молодого бура, тем же путем, каким вела только что на казнь.
Питер Мариц долго не мог прийти в себя. Когда его привели к Сетевайо и Октаву, стоявшим друг против друга, как два разъяренных быка, он, забыв все предосторожности, разорвал веревки, — что в общем замешательстве никого, к счастью, не удивило, — и кинулся к французу.
— Стой! — крикнул тот, отстраняя его от себя. — Пусть не подумает Сетевайо, что мы с тобой сговорились. Не подходи ко мне близко, покуда он не убедится, что я говорю ему всю правду. Спрашивай, Сетевайо!
Поступок величественного и мужественного незнакомца произвел сильное впечатление на вождя и всех присутствующих и расположил их к доверчивости.
— Кто ты и зачем сюда явился? — обратился Сетевайо по-зулусски прямо к великану.
— Я Октав Кардье, друг всех угнетаемых. Стало быть, я друг и вашего народа, зулусов, угнетаемых англичанами. Сюда я явился в поисках этого юноши, опасаясь, что над ним стряслась беда.
— Откуда ты мог это знать? Сколько дней прошло, как ты расстался с ним?
— Семь дней тому назад мы вместе с ним проводили до границ зулусской земли твоих посланцев в страну буров, Гумбати и Молигабанчи. В тот же день, направляясь обратно, мы наткнулись на отряд англичан, командир которого принуждал этого юношу отвести отряд в Утрехт. Но храбрый юноша, рискуя жизнью, повел врагов своей родины по неверному пути, надеясь по дороге скрыться от них, о чем он и подал мне тайный знак. Здесь мы с ним и расстались, и что последовало за этим, мне неизвестно. Но я догадываюсь, что, преследуемый англичанами, он оказался вблизи границы и был схвачен твоими воинами...
— Не вблизи границы, как ты говоришь, а на земле зулусов, — прервал его Сетевайо. — Позвать сюда начальника отряда, сопровождавшего пленника в Улунди! — приказал он строго и, когда тот появился, спросил его: — Сколько дней находился белый в пути?
— Шесть дней, великий Сетевайо, — ответил тот.
— Да, — произнес вождь в раздумье, — со вчерашнего дня он здесь. Семь дней всего... Ты жил в нашей стране? Откуда знаком тебе наш язык?
— Я не жил здесь, но я встречался с зулусами, работал с ними и научился их понимать, как и они меня. Слушай меня, вождь Сетевайо! — продолжал он, повысив свой голос. — Я обращаюсь к тебе с тем самым предупреждением, с каким обращался к старейшинам общины буров, когда они собирались казнить твоих посланцев. Они вняли моему совету. Неужто они благоразумнее тебя? Я убеждал буров: потушите огонь вражды между вами и зулусами, ибо этот огонь спалит ваши страны. Вы истребляете и разоряете друг друга, облегчая англичанам задачу поработить и их и вас. Сплотитесь дружно против общего врага, и англичане отступят перед вашими объединенными силами...
— Но я ведь за этим самым и направил к разбойникам бурам своих доверенных людей! — в изумлении вскричал Сетевайо. — Что же сделали буры? Они хотели их казнить!
— Но не казнили! — подхватил Октав. — Да, они одержимы подозрительностью, как и ты и твои зулусы, они глупо поступили, что не сговорились с Гумбати и Молигабанчи, а ты не повторяй их ошибок. Англичане — вот кто твои враги!
Питер Мариц с изумлением наблюдал за действием слов Октава на зулусов. Обычное выражение покорности всему, что прикажет вождь, сменилось живым огнем сочувствия, горевшего в глазах у этих людей. Из рядов окружающих стали даже вырываться возгласы одобрения и восхищения, и это, по-видимому, подействовало на вождя. Он задумался в глубоком молчании, потом поднял голову, обвел вокруг глазами и объявил:
— Я отменяю казнь. Я верю, что не все белые — злые люди.
Он протянул руку Октаву, и оба гиганта — черный, разукрашенный перьями, и белый — крепко стиснули руки друг другу. Вероятно, за всё время существования племени зулусов это было первое сердечное и доверчивое рукопожатие туземца и европейца.
— А теперь, — продолжал Сетевайо, повеселев, — угощение всем!
Сразу появилось угощение: апельсины, гранаты, дыни, всё в искусно сплетенных корзинках; затем жареное мясо диких животных; кувшины с чистой водой; чаши с молоком и медом. Самое большое лакомство было доставлено двумя зулусами в огромном, ведерном сосуде: теплая бычачья кровь с примесью разных пряностей.
По окончании трапезы, уже на закате солнца, празднество продолжалось при свете тысяч факелов, которые держали воины. Несколько десятков женщин из гарема Сетевайо, в длинных белых одеждах, начали пляски. Они мерно двигались под такт песни, которую сами же и пели, сходились и расходились, переплетались в сложных фигурах, на все лады драпируя на себе свои длинные одежды. Тут же вертелись какие-то проворные люди вроде клоунов или шутов, одетые в пестрые плащи, с пестрыми пучками перьев и погремушками на голове. В руках они держали жезлы из слоновой кости, которыми беспрестанно размахивали перед собой, причем громко прославляли боевую славу вождя Сетевайо.
Празднество закончилось уже под утро. Вождь зулусов распорядился отвести белых — теперь уже своих гостей — в жилище, приставив к ним для услуг двух зулусов.
— Вы поживете у меня, — обратился он к ним на прощанье, — и мы будем вместе думать, как одолеть англичан.