Октав достал из-за спины ружье. Питер Мариц взглянул на него и чуть слышно промолвил:
— А я не стану стрелять. Уж очень милые животные...
Не успел Октав ответить, как жирафы разом вытянули свои длинные шеи и насторожились: ветер теперь дул уже в их сторону, и они учуяли опасность. Почти одновременно Октав выстрелил, а стадо кинулось бежать, так что нельзя было даже сказать, что вспугнул животных выстрел. Один жираф, вероятно легко раненный, вздрогнул на бегу, но от других не отставал.
Охотники помчались вдогонку. Они сразу пустили лошадей во весь опор, но расстояние между ними и убегавшими животными не убывало, а вырастало. На первый взгляд казалось, что жирафы бегут лениво и их легко догнать, но в действительности это было не так. Они скакали галопом, причем скачки их, не частые, но громадные, метров по пяти, были так комичны, что преследователи невольно хохотали, глядя на них. Всё удаляясь и удаляясь, они вскоре как бы слились с желтым песком начавшейся пустыни и пропали из виду.
— А я доволен, что охота наша была неудачна, — признался Питер Мариц, когда они возвращались на дорогу. — Жалко было стрелять в таких чудесных зверей.
— Да и я доволен, — сказал Октав. — Что за стрельба, когда тебя смех разбирает! Точно живая колокольня перед тобою прыгает...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Граница. Встреча с английскими драгунами
День за днем проходил, и путешественники приблизились к границам земли зулусов. Питер Мариц все более начинал скучать по родной земле и общине, но в то же время все более сближался со своими спутниками. С Октавом он давно подружился, подолгу с ним беседовал и уже яснее понимал, как это могло случиться, что француз сражался с французами. По-видимому, и француз привязался к Питеру Марицу: он последовал за ним на остаток пути к границе зулусов, хотя раньше намерен был сопровождать его только до Утрехта. Им предстояла всего еще одна ночевка, и Питер Мариц собирался с духом, чтобы спросить наконец о происхождении этих странных багровых следов на руках и ногах Октава.
К концу пути уже и зулусы не казались юноше столь враждебными и чуждыми. Питер Мариц теперь знал, как их зовут: старшего — Гумбати, младшего — Молигабанчи. По просьбе юноши, Гумбати обучал его искусству обращаться с ассагаем, а Молигабанчи — как подражать голосам разных птиц и зверей, — трудное искусство, которым зулусы обладали в изумительном совершенстве. При помощи Октава молодой бур ознакомился с некоторыми наиболее употребительными словами зулусского наречия, что давалось ему первое время гораздо труднее, нежели метание ассагая и подражание птицам, так что и зулусы, и Октав, и сам ученик приходили в веселое настроение на этих уроках.
Едва забрезжил рассвет, когда зулусы поднялись для последнего перехода. Они торопили своих спутников, стремясь во что бы то ни стало достигнуть к вечеру границ родной земли и поскорее дать отчет вождю своему Сетевайо о посольстве в страну буров. Местность, по мере приближения к границе, становилась все более гористой, дикой и труднопроходимой, но зулусы безостановочно шагали, так что Скакун и гнедой то и дело переходили на легкую рысь, чтобы поспевать за ними.
Уже солнце перекочевало через зенит, когда Гумбати, указав рукой по направлению вершины дальней горы, открывшейся на горизонте, объяснил Октаву, что это его родная земля. Еще миля-другая, и всадники, переглянувшись, остановились. Питер Мариц понял Октава: он советовал ему поворотить назад, чтобы у гордых, свободолюбивых зулусов не осталось впечатления, что они вступают на родину словно под конвоем чужестранцев. По лицам чернокожих Питер Мариц понял, что они оценили по достоинству этот поступок, хотя из деликатности ни словом этого не высказали. Октав достал из сумки табак и оделил им обоих зулусов. Питер Мариц после минутного колебания отстегнул от пояса свой охотничий нож (при нем оставался отцовский) и, покраснев, протянул его Гумбати. Тот принял улыбнувшись; он поблагодарил юношу, выразил сожаление, что сейчас ничем не может отдарить его, но обещал, что этого подарка не забудет. Затем, отвесив поклон, Гумбати и Молигабанчи двинулись дальше, а всадники, поворотив лошадей, поехали обратно. Оглянувшись, Питер Мариц увидел зулусов, быстро шагающих рядом. Они также оглянулись и сделали приветственный знак ассагаями, сверкнувшими на солнце.
— Знаете, — первый нарушил молчание юноша, — я счастлив, что эти черные не сделали попытки бежать. У меня была инструкция от бааса застрелить их тогда. Это было бы очень печально.
— Я догадывался о твоем намерении, — с улыбкой заметил француз. — Да, ваши буры — мужики серьезные. Но я уверен, что баас проявил тут чрезмерную подозрительность. Я не сомневаюсь, что эти зулусы и без твоего сопровождения никуда бы не свернули, а вздумай они бежать, ты все равно бы их не укараулил.
— Они вам это говорили? — вспыхнул Питер Мариц.
— Не надо и говорить. Легче проследить ночью полет летучей мыши, чем зулуса, когда он крадется. Вспомни: когда ты гнался за антилопами, Скакун твой выбился из сил, а они были свежи, и в случае побега твое преследование потерпело бы неудачу. Вспомни также погоню за жирафами: черные спокойно оставались на месте, ожидая, покуда мы вернемся на наших заморенных лошадях. Нет, я уверен, что они являлись к вам действительно с намерением сговориться, чтобы заодно действовать против англичан, и ваша община допустила большую ошибку, что этим не воспользовалась и лишь обострила отношения с воинственным, свободолюбивым народом, унизив посланцев их гордого вождя.
Разговаривая таким образом, всадники въехали на высокий холм, который они час тому назад покинули вместе с зулусами. Они только собирались пустить под гору своих лошадей, как вдруг остановились. Навстречу взбирался в гору целый отряд всадников, внешность которых поразила бура. Все они были в ярко-красных мундирах и с головы до ног вооружены. Головы их были покрыты касками с блестящими в лучах заходящего солнца козырьками. Лошади под всадниками были все как на подбор, рослые, крепкие, глянцевитые, одинаковой вороной масти. Зоркие глаза Питера Марица насчитали в отряде двадцать четыре всадника. Впереди всех ехал совсем молодой их командир, а следом за ним бородатый солдат с золотыми нашивками на рукаве.
— Это английская разведка, драгуны, я их узнаю, — тихо произнес Октав.
— Это они, враги! — воскликнул Питер Мариц, побледнев и сверкая глазами. Он гневно сжимал рукоятку отцовского охотничьего ножа.
— Не глупи и не горячись, — ровным голосом сдержал его француз. — Война еще не объявлена, и своей неосторожностью ты можешь лишь навредить. Будем спокойно следовать своим путем и вооружимся хладнокровием, а там видно будет.
Они стали спускаться с холма навстречу подымавшемуся отряду. Поравнявшись, командир остановил движением руки свою великолепную лошадь и, не здороваясь, сказал, взглянув на широкополую шляпу юноши:
— Послушай, ты, молодчик! Ты, видно, бур и знаешь эти места. Выведи-ка нас в Утрехт. Мы, кажется, взяли не то направление... Да не мешало бы тебе снять шляпу, когда с тобой говорят.
Из сказанного офицером Питер Мариц понял кое-что с грехом пополам, но надменный тон англичанина поразил и оскорбил юношу. Помня совет Октава, он делал над собой невероятные усилия, чтобы сдержаться.
— Что же ты молчишь, как чурбан? — вспылил офицер. — Этот народ неотесанных мужиков надо еще обучать приличным манерам!
— Мой молодой друг, — вмешался тогда Октав, — мало знаком с языком, на котором вы преподаете ему урок вежливости.
И он перевел молодому буру требование англичанина. Совершенно незаметно при этом он подмигнул ему и указал глазами в сторону земли зулусов, откуда они сейчас возвращались. Питер Мариц сразу понял его и, в свою очередь, подал Октаву знак следовать своей дорогой, оставив его одного с отрядом.
Молниеносно и молчаливо заключив соглашение со своим другом, Питер Мариц сразу повеселел и вежливо обратился к офицеру: