«Привет!» новой жизни он сказал сразу же после пробуждения, когда не обнаружил свою одежду. Вместо нее прямо на земле лежал сверток, в котором оказались холщовые штаны с тонким ремешком, латаная-перелатанная рубаха с неровными заплатами да мокасины; совсем как у Питера, но больше размером. Что удивительно — все из этого пришлось Максу впору, кроме разве что рубашки, чьи рукава сантиметров на пять не доходили до кисти. Впрочем, он быстро решил эту проблему, закатав их по локоть, а после вышел наружу.
Судя по всему, вставать в такую рань здесь было не принято, так как над лагерем — или Логовом, как его называли сами обитатели — стояла блаженная тишина, прерываемая лишь стрекотом насекомых и редкими криками птиц. Почувствовав природный позыв, Макс было огляделся в поисках места, где можно справить свои дела. Однако через пару мгновений он заметил лохматого паренька, который, выйдя из хижины и позевывая, устроился у ближайшего дерева — и последовал его примеру. Кажется, особой стыдливостью тут тоже не страдали.
Закончив, Макс еще какое-то время бесцельно слонялся туда-сюда, разглядывая лагерь. В самом центре находилось огромное кострище, выложенное большими круглыми камнями, в котором еще тлели угли. Вокруг же были разбросаны кости с остатками мяса и хрустящие под ногами ореховые скорлупки. Помимо дуба, под защитой частокола также находились несколько хижин: от небольших криво сколоченных хибар, которые, казалось, вот-вот сложатся как карточный домик, до вполне себе ладных построек.
Макс думал было прогуляться по острову, но потом передумал, вспомнив про пиратов, индейцев, жевунов, фей, грызехватов и бог весть еще каких тварей, что водятся в местных джунглях. Не найдя себе занятия, он уже было решил пойти вздремнуть еще пару часиков, когда из ближайшего сарая раздался какой-то грохот и брань. Макс заглянул вовнутрь. Похоже, то была мастерская: в углу находился крепкий стол с рубанком, на стенах же висели полки со всякими разными инструментами, как самодельными так и вполне приличными — молотки, угольники, циркули, линейки, стамески и тому подобное. Посреди же мастерской на полу, усеянным опилками, лежал худой пацан в очках, который безуспешно пытался высвободить ногу, придавленную узкой вытянутой лодкой.
— Доброе утро, — оглянувшись, бедолага перестал кряхтеть раненым тюленем. — Ты же новенький, верно?.. Не будешь так любезен?..
Макс поспешил на помощь — и через несколько секунд освобожденный парень, согнувшись в три погибели, внимательно оглядывал ушибленную голень, на которой расползлось большое фиолетовое бесформенное пятно.
— Фух, вроде только синяк, — он выпрямился и поправил очки. — Как обычно — они ломают, а чинить кому? Длинный уже третий раз за месяц лодку на скалах пробивает, рыбак хренов, будто нарочно, ей-богу. И ладно бы с хорошим уловом возвращался — в лучшем случае сачок мелких рыбешек на жидкую похлебку притащит, а гонору — точно акулу поймал. Уверен, что он в море ходит подрыхнуть лишний раз. А у меня что, работы нет? Пробоину залатать — Умник, трав лекарственных натолочь — Умник, компресс сделать — Умник… Ой, — паренек прервал поток жалоб и смущенно улыбнулся, — забыл представиться: я — Кевин. То есть Умник.
— Макс, — протянул он ладонь и поинтересовался. — А вы что, тут все друг друга по прозвищам зовете?
— Ну да, — шмыгнул носом Умник. — Ты тоже кличку получишь, если, конечно, пройдешь испытание… то есть, когда ты пройдешь испытание, — быстро поправил он сам себя, видимо, заметив взгляд Макса.
Странно, что Питер и словом не обмолвился ни о каком таком испытании. Хотя Макс подозревал, что вожак потерянных мальчишек явно знает больше, чем договаривает. Нужно держать с ним ухо востро — чуял Макс, что беспечность может сыграть с ним злую шутку. Впрочем, как и с любым другим на Небыле.
— И ты можешь выбрать себе любое имя? — недоверчиво хмыкнул Макс, постаравшись отогнать тревожные мысли. — Прям вообще любое? Какое захочешь?
За всю свою жизнь он бы не смог припомнить хоть одного случая, когда прозвище выдумывал самолично его обладатель. Как правило, делал это кто-то другой и, что самое интересное, чем обиднее и правдивей было «погоняло», тем крепче оно прилипало; от сравнительно безобидной кликухи «Топор», до которой сократили фамилию Топорков, до такой экзотики как «Двести двадцать вольт» — так в их школе прозвали нового учителя истории за вечно стоящие дыбом волосы и выпученные глаза. Впрочем, как оказалось, в этом плане местные порядки мало чем отличались от нормального мира.