После отъезда детей мне поначалу было ужасно тоскливо. С кем теперь смотреть «Я люблю Люси»? Правда, в их отсутствие я понемногу отучила себя от орехового масла и пиццы. Сэму было уже восемь лет, а Шарлотте недавно исполнилось тринадцать, и мы с ней постоянно спорили, стоит ли красить ногти в зеленый цвет и прокалывать нос. Честно скажу, когда пошла вторая неделя моего одиночества, я свыклась со своим новым положением и даже стала входить во вкус. Несмотря на жару, мне всегда нравился летний Нью-Йорк. В выходные дни город полностью вымирал. Я бродила по улочкам до самой темноты и часами сидела в по-зимнему прохладных кинозалах с кондиционером. В то лето, перебирая в памяти события недавнего прошлого, я вдруг обнаружила, что Роджера нет рядом со мной уже два года. Я больше не грезила о нем по ночам, не желала его. Я почти забыла, как выглядит его тело. Невероятно, но я наконец перестала скучать по нему, по его храпу и тем редким мгновениям счастья, которые давно канули в Лету.
Дети звонили мне время от времени. Меня ужасно веселило, когда Роджер вмешивался в разговор и, задыхаясь, спрашивал, как у меня хватает терпения возиться с ними день и ночь и правда ли, что Шарлотта хочет вдеть себе кольцо в нос. Как я ни обожала Шарлотту и Сэма, я была рада, что они с Роджером… и Хеленой. Пускай теперь ищет свою любимую блузку, юбку и серебряный браслет — она их больше не увидит. Вполне возможно, что лет через десять они найдутся под кроватью вместе с дамской сумочкой и начатым флакончиком духов. Когда у меня что-нибудь пропадает, я всегда первым делом заглядываю под кровать — привычка, выработанная годами. Правда, Хелене я решила не открывать этот секрет. Она должна понимать, что любить Роджера — значит заботиться о его детях. Забавно, что, несмотря на липосакции и силиконовые имплантаты, Хелена в свои двадцать пять страшно боялась забеременеть и испортить фигуру и принимала противозачаточные таблетки, о чем мне не преминула доложить Шарлотта. Сэм считал ее чудачкой. Через три недели она была вне себя от злости и уже не раз пожалела, что вышла за Роджера. А я с ностальгией вспоминала споры о зеленых ногтях и готова была уступить свои позиции в борьбе за кольцо в носу. К счастью, Шарлотта этого не знала.
Без них дом опустел. Но я продолжала регулярно делать педикюр, красить ногти ярко-красным лаком и носить босоножки на шпильках. Вот уже несколько месяцев я не ходила на свидания, но трепетно поддерживала свой новый имидж. Тем же летом я коротко подстриглась. Хелена по-прежнему носила пышную гриву в стиле Фарры Фассет. Что ж, пусть так. Роджеру это, видно, нравится. И все остальное, чего у Хелены явно в избытке.
За четыре дня до приезда детей я внезапно приняла решение. У меня не было никаких дел, а бесцельно болтаться в Нью-Йорке в ожидании их возвращения не имело смысла. Эта идея возникла у меня на день раньше, а именно накануне глубокой ночью. Я успела пересмотреть все фильмы в кинотеатрах, друзья мои разъехались кто куда, и мне вдруг захотелось поехать в Париж и встретить там детей. Я взяла билет туда и обратно по специальному тарифу. Все сложилось на редкость удачно и легко.
Я зарезервировала место в прелестном маленьком отеле на левом берегу Сены, который мне порекомендовали знакомые. Хозяином отеля была заходящая звезда французского кино. Отель славился отличной кухней и обслуживал элитных клиентов. Перед тем как ложиться спать, я тщательно упаковала чемоданы, а на следующий день вылетела в Париж. Наш самолет приземлился в аэропорту Шарль де Голль в полночь по местному времени. Стояла теплая июльская ночь, и, сойдя с трапа, я поняла, что очутилась в волшебной сказке. Такая чудесная ночь могла быть только в единственном городе на земле — в романтическом Париже. Признаться, впечатление несколько омрачалось тем, что от водителя такси ужасно несло потом и луком. В этом есть своеобразный галльский шарм, подумала я, опустив стекло и любуясь видами Парижа. Триумфальная арка, площадь Согласия, Вандомская площадь… и мост Александра III, по которому мы переехали на левый берег Сены, где находился мой отель.
Мне хотелось выскочить из машины и танцевать на мостовой, останавливать случайных прохожих, петь, смеяться — словом, снова почувствовать пульс жизни и разделить с кем-нибудь эту радость. Правда, единственным близким мне человеком все эти двадцать лет был Роджер, который сейчас на южном побережье Франции вместе с Хеленой и моими детьми. А кроме того, если бы он был со мной в Париже, мне ровным счетом было бы на него наплевать. Я уже и не помнила, почему так любила его когда-то и что в нем нашла. Да и любили ли мы друг друга? Не знаю. Может, я была влюблена в тот образ, который сама себе создала, а у него был роман с моим трастовым фондом? Такое положение дел нас обоих устраивало до поры до времени. Все это я поняла давным-давно. Впрочем, я была благодарна Роджеру, что мне больше не надо платить ему алименты: он лишился этого источника дохода, после того как женился на Хелене. Теперь от меня требовалось лишь перечислять ему денежные суммы на воспитание детей, достаточные, чтобы содержать сиротский приют в Биафре. Роджер просто душка!