Орегон выставил Вика Ривза, Арчи Сан Романи, Дайрола Берлесона и Кейта Фоурмена против Билла Бейли, Мюррея, Джона и меня соответственно. На первом этапе схватка между Бейли и Ривзом по своей остроте и напряженности была примерно такой, какую предсказывали газеты, и зрители не были обмануты в своих ожиданиях. Бег сопровождался непрекращающимся гулом толпы, а на последнем повороте, когда Билл обошел Вика, который лидировал до этого всю дистанцию, на стадионе начался невообразимый рев. При выходе из виража, подстегиваемые криками, они шли грудь в грудь. Внезапно стадион умолк. Двадцать тысяч зрителей замерли в напряженном молчании. Вик лежал в грязи у выхода на финишную прямую, а Билл продолжал бег в одиночестве.
В одно мгновение соревнование было испорчено. Вик поднялся и побежал дальше, но теперь, когда между командами оказался громадный разрыв, состязание превратилось в унылое чередование сольных выступлений на грязной дорожке без всякой надежды на приличное время. Все волнение исчезло. Это был действительно несчастный случай, но, как Вик мрачно отметил, «два спортсмена не могут бежать одновременно по одному и тому же месту».
Намереваясь заманить на стадион огромные толпы свободных от работы людей, следующую встречу в Роторуа организаторы спланировали в день святок. Для спортсменов это время было крайне неудобным. По традиции новозеландцы распускаются и напиваются на рождество, а святки приходятся на один из дней, в которые полагается привести себя в чувство. Из этого правила и спортсмены не исключение, и я тоже.
Рано утром в день соревнований я попытался провести легкий бег трусцой, но, пробежав 300 ярдов, едва успел отыскать ближайшую изгородь. Я поплелся домой и там наведывался в туалет через каждые полчаса. Позвали доктора. Он прописал мне молоко, и, ничего не соображавший в горестном своем состоянии, я совершенно упустил из виду, что мой желудок вовсе не переносит молока. Мои страдания начались снова. Расстройство продолжалось и во время автомобильной поездки в Роторуа, и после соревнований вечером. Это было мне хорошим напоминанием о воздержании.
Вероятно, из-за того, что, упаковывая вещи к поездке, я был слишком рассеянным, мне пришлось бежать в Роторуа в той же форме национальных цветов Новой Зеландии, в которой я выступал в эстафете в Окленде. Обычно я бегаю в майке клуба Оуэйрейка. Джофф Джекман, тогдашний национальный президент, за это сделал мне выговор. Очевидно, это было нарушением правил, весьма смутно определяющих, когда можно выступать в национальных цветах, а когда нет.
Во время нашего европейского турне в 1961 году мы носили национальную форму, потому что так или иначе были официальной новозеландской командой, но в других турне я имел право выступать лишь в своей клубной форме. В своих ранних поездках после Римской олимпиады я обычно надевал клубную форму, лишь в важных состязаниях облачаясь в национальную.
Цвета клуба Оуэйрейка за границей ни о чем не говорят, но серебряное перо на груди увеличивает престиж страны, — конечно, если тот, кто его носит, на высоте положения. Понятно, какая выгода может быть от спортсмена, который тащится в национальных цветах в конце забега!
Во время встречи в Роторуа было холодно, как никогда прежде. Было настолько холодно, что, стянув свой костюм после разминки, я сразу замерз. Сильный ветер сделал лидерство поистине тяжкой работой, и никто из нас не имел желания выйти вперед и вести бег в напряженном темпе. Берлесон все еще надеялся на свой быстрый финиш, невзирая на урок, преподанный ему в нашей схватке в Лос-Анджелесе, и тащился за моей спиной. Черную работу взял на себя Джон Дэвис и вел почти всю дистанцию. Незадолго до финиша я сделал рывок и пришел первым. Берлесон был вторым, а Джон третьим. Было до того холодно, что я поспешил в отель принять ванну, не дожидаясь, пока пройдут остальные виды.
Третья встреча проходила в Южном Кентербери, в городке Уэймейт, выбранном как из-за необыкновенного интереса, проявленного его жителями к легкой атлетике, так и из-за отличной дорожки, расположенной в живописной местности.
Нас и американцев снова поместили в разных отелях. Эта необычная практика оставляла нам очень малую возможность для того, чтобы общаться и лучше узнать друг друга. Даже развлечения не были у нас общими. Отчасти в этом были повинны американцы; они, например, отказались от поездки с нами на озеро Текапо, куда Дорин Портер, Дэйв Норрис и я отправились покататься на водных лыжах. Вспоминая об этой поездке, я, однако, не могу не признать, что американцы были дальновидны…