– А, – сказал он. – Смешно вышло.
– Вот-вот, до свадьбы, – сказала Таня. – Ты еще не забыл? Нет? Странно. Кстати. – Она мгновенно переключилась. – Ты уже померил костюм?
«Блин, точно». Иван даже проснулся на мгновение.
– Конечно, – соврал он быстро.
Про костюм он умудрился забыть. Ладно, утром успею, решил Иван. Поставлю будильник на пораньше. Поспать хотя бы два часа, иначе вообще смерть.
А завтра целый день гулять. Церемония.
«Вот бы проснуться, а все уже кончилось. Терпеть не могу эти ритуалы. Одно дело – гулять на чужой свадьбе, совсем другое – на своей. Это почище вылазки на поверхность».
– Ты спала сегодня? – спросил Иван.
– Конечно. – Сама безмятежность.
– Угу. Врунишка.
– Мне пора идти, еще кучу дел надо переделать…
– Вот-вот, – сказал Иван. – Иди к своему Борису.
– Он хороший! – сказала Таня. – Почему ты его не любишь?
«У всех свои недостатки, – подумал Иван. – Я сжигаю карбидом тварей и целую бывших, Таня балует раскормленного грызуна».
– У нас с ним вооруженный нейтралитет. Мы тебя друг к дружке ревнуем.
– Ваня, он кормовое животное!
– Нас жрут, а жизнь идет, – согласился Иван, закинув руки за голову. Черта с два она позволит съесть своего любимчика. От усталости голова кружилась. И палатка тоже кружилась. Но приятно.
– Я с тобой посижу минутку, – сказала Таня. Присела на край койки, коснулась теплым бедром.
– Ладно, посиди минутку, – согласился Иван милостиво. Не открывая глаз, вытянул руку и положил Тане между ног. Тепло и уютно. Впервые за долгое время к нему вернулось спокойствие. «Я там, где и должен находиться», – подумал Иван. Зевнул так, что испугал бы крокодила. – Я не против.
– Нахал!
– Я тигра видел, – сказал Иван сквозь сон. Хотел еще что-то добавить, но уже не мог, плыл через призрачные слои, проваливался сквозь подушку и пол вниз, и в сторону, и опять вниз. И это было правильно.
– Спи, – велела Таня. – Завтра трудный день…
Иван открывает глаза. В палатке темно. Он встает – на нем почему-то камуфляж и ботинки. Иван выходит из палатки и останавливается. «Где я?»
Платформа с рядами витых черных колонн. На стенах барельефы. Название станции на букву «А», но Иван никак не может его прочитать. Но главное он понимает.
Станция – другая, не «Василеостровская». И здесь никого нет. Совсем никого. Пусто.
Иван идет вперед.
У платформы стоит состав.
В одном из вагонов горит свет. Иван подходит. Стекла выбиты, ржавые рейки обрамляют оконные проемы. По некоторым признакам можно угадать прежний цвет вагона – он синий. Сиденья раньше были обтянуты коричневой искусственной кожей. По закопченным стенам вагона пляшут отсветы – здесь сквозняки. Ветер, пришедший из туннелей, продувает вагон насквозь, перебирает редкие волосы на высохшем лбу мумии. Карстовые провалы глазниц. Древний пергамент, обтягивающий костяк. Бриллиантовая сережка в ухе – напоминает о прошлом.
На коленях у большой мумии – маленькая. Свернулась клубочком, кисти скрючены. Когда человек умирает, сухожилия высыхают и укорачиваются. Поэтому у большой мумии и у маленькой мумии – одинаково вывернутые кисти. Словно они плывут по-собачьи. Еще у них одинаковые натянутые улыбки. Это тоже сухожилия. И смерть.
Большая мумия держит на острых коленях спящую маленькую.
В руке у большой мумии – зажженная свеча. Пламя подергивается от сквозняка. Пальцы в потеках парафина.
Вокруг первой мумии – десятки таких же. Все сиденья заняты.
Рядом с каждой большой – по одной, иногда двум маленьким.
У каждой из больших мумий в руке – по свече. Пахнет тлением и горелым парафином.
Вагон горящих свечей.
Иван заходит внутрь и останавливается.
Вагон материнской любви.
Говорят, по инструкции о бомбоубежищах женщин с детьми до двенадцати лет запускали заранее, еще до объявления сигнала «Атомная тревога». Они имели право оставаться на самой станции или в поезде, стоящем у платформы. И они остались. Все. У Ивана комок в горле. Потом он видит то, чего не замечал раньше. Сквозь кожу мумий кое-где пробиваются серо-голубые побеги. Это похоже на проросшую картошку. Иван протягивает руку…
– Не трогай, – говорит голос.
Иван поворачивает голову. Перед ним стоит высокий седой старик, его мерцают зеленоватым огнем, как у давешнего тигра.
– Другая экосистема, – говорит старик. Смотрит на Ивана; глаза начинают оплывать, точно свечи, стекают по щекам парафиновыми дорожками. – Понимаешь? По… – Лицо старика вздрагивает и проваливается внутрь…
– Меркулов!
Его трясли за плечо. Иван открыл глаза, чувствуя невероятный, чудовищный испуг.