Иван поднялся на платформу через единственную открытую дверь. Еще на подходе к станции он услышал гул. Это работали фильтры, нагнетавшие воздух с поверхности. «Василеостровская» давно утратила центральное освещение, но системы фильтрации воздуха и откачки грунтовых вод здесь еще работали. Стоило это будь здоров. «Мазуты» с «Техноложки» дорого берут.
А куда деваться?
Зато туннели сухие. И есть чем дышать.
Неяркий свет дежурных лампочек заставил Ивана зажмуриться. Теперь, куда ни посмотри, скакали цветные пятна.
На станции была ночь. Основные светильники, которые питались от дизель-генератора, в это время выключались. Работали лампочки дежурного освещения, запитаные от аккумуляторов, – китайские елочные гирлянды, протянутые над дверными проемами. Ночью станция становилась уютнее. Хорошее время.
Кашель, храп взрослых, сонное дыхание малышни – и красные, синие, желтые мелкие лампочки.
Иван прошел по проходу между палатками. Это была центральная улица «Василеостровской», ее Невский проспект, существовавший только ночью. Днем палатки сворачивали, чтобы освободить место для работы. В южном торце станции, за железной решеткой, возвышались ряды клеток – мясная ферма. Оттуда шел резкий звериный запах.
Иван шел мимо вылинявших, залатанных палаток, слышал дыхание, кашель, хрипы; кто-то бормотал во сне, шумно поворачиваясь на бок. Старая добрая «Василеостровская».
Завтра освободят платформу и поставят столы. Завтра станция будет гулять. И осталось до этого – Иван посмотрел на станционные часы, висевшие над выходом к эскалаторам… Желтые цифры переключились на четыре двадцать три. Всего три часа.
Долго он провозился. Иван шагал, и ему мерещилось, что он проваливается вглубь серого гранитного пола. «Спать хочу».
Но для начала следует сдать снаряжение и умыться.
– Где ты был? – Катя, заведующая снабжением и медчастью «Василеостровской», сузила глаза.
– Хороший вопрос. А что, не видно? – Иван расстегнул «алладин». Костюм химической и радиационной защиты Л-1 штука ценная, дорогая.
– Еще бы не видеть. Весь перепачкался, хуже гнильщика.
Иван бросил «алладин» в металлический бак для санобработки. Стянул и туда же положил изгвазданные резиновые сапоги. Теперь портянки. Иван отшатнулся. Измученные ноги на воздухе блаженно ныли, словно не могли надышаться. Иван бросил портянки в бак и закрыл крышкой. Все.
– Где тебя носило? – спросила Катя. Невыспавшаяся и раздраженная, она была еще красивее. Иван мысленно поежился. Бешено красивой Катя становилась, когда злилась.
– А ты как думаешь?
Теперь сдать снаряжение под роспись. Часть вещей – личное имущество Ивана, остальное – собственность общины. Он начал стягивать тонкий свитер через голову, охнул. Скривился, застыл от боли. Похоже, все-таки ребра. Катя бросилась на помощь, помогла снять свитер. Женщины, подумал Иван. Вы так предсказуемы…
«Все бы вам котят спасать. Или тигров».
– Ты с кем подрался? – Катя ткнула пальцем ему в грудь, прямо в кровоподтек. «Блин». Иван зашипел сквозь зубы.
– Что, болит? – спросила Катя с плохо скрытым садизмом в голосе.
– Нет.
– А так?
От следующего тычка Иван согнулся, воздух застрял где-то меж лопаток. Он помотал головой.
– Ага, – сказала Катя. – Будем лечить. – Она принесла таз с водой и чистую марлю.
Иван выпрямился, открыл рот. Катя уперла руки в бока:
– Если ты сейчас скажешь это свое идиотское «бато-ончики», я тебе по башке двину… вот этим тазиком, понял?!
Когда с обработкой ран и ссадин было покончено, Катя унесла таз. Потом принесла Ивану воды. Он единым махом осушил стакан, сразу еще один – стало лучше. Пока Иван умывался, Катя достала из мешка чистую смену одежды. Положила на койку, выпрямилась, спросила небрежно:
– Значит, завтра?
– Ты красивая, – сказал Иван, одеваясь. Катя посмотрела на него. – И очень умная. И у нас действительно могло что-то получиться.
– Но не получилось. – Катя выдохнула легко. – Обними меня напоследок, Одиссей.
Иван помедлил, но покачал головой.
– Не могу. Прости.
– Что?
Он отвел темную прядь с ее лица. Улыбнулся одними глазами.
– Я почти женат. Наверное, это глупо, как думаешь? – Он взял ее за подбородок и поднял ей голову. Посмотрел в глаза. – Это глупо?
– Нет, – сказала Катя. – Ты, сукин ты сын… Ты должен в ногах у нее валяться и бога благодарить за нее, придурок чертов! Понял?!