Где-то в миле от Четырех Развилок я столкнулся с доказательством того, что Грегори знает о моих намерениях. На одном из фермерских полей возвышался небольшой холм, и там я увидел его. Он стоял неподвижно, глядя на меня, и, казалось, мог прочитать каждую мысль в моей голове. В ту минуту я понял: все, что рассказал мне доктор Грубер, было правдой.
Все, что я мог — это не кинуться бежать. Он ждал, что я побегу, стоя там со скрещенными на груди руками и белым спокойным лицом. Я продолжал идти шагом.
За обедом я с трудом мог есть. Мэзер тут же заявил:
— Не ешь, нам больше достанется.
— Был ли у Фенни Бэйта брат? — спросил я его.
Он взглянул на меня с любопытством.
— Скажите, был?
— Был.
— И как его звали?
— Грегори, но я прошу не говорить о нем в моем доме.
— Вы боитесь его? — спросил я, потому что на лицах их обоих был ясно виден страх.
— Прошу вас, мистер Джеймс, — умоляюще сказала Софрония Мэзер.
— Никто не говорит об этом Грегори, — добавил ее муж.
— А что с ним случилось?
Он перестал жевать и отложил вилку.
— Я не знаю, от кого ты этого наслушался, но я вот что скажу: если был на свете проклятый человек, то это Грегори Бэйт, и то, что с ним случилось, должно было случиться. Вот и все, — с этими словами он запихнул в рот новую порцию, и обсуждение можно было считать законченным. Миссис Мэзер с постным видом уткнулась в тарелку.
Дети Бэйтов не появлялись в школе два или три дня, и мне уже начало казаться, что все это мне померещилось. Я погрузился в учительскую рутину, но часто вспоминал их, особенно бедного Фенни.
Однажды меня охватил ужас, когда я встретил в деревне Грегори. Это была суббота, и Четыре Развилки заполнились фермерами и их женами, приехавшими за покупками.
Каждую субботу деревня обретала почти праздничный вид — по крайней мере, по контрасту с унылыми буднями. По улицам разъезжали десятки повозок с веселыми детскими личиками, выглядывающими из них. Я узнал некоторых своих учеников и помахал им рукой.
Потом какой-то здоровенный фермер сдавил мне плечо и сказал, что я учитель его сына и что он хочет пожать мне руку. Я немного поговорил с ним и тут увидел за его спиной Грегори. Тот стоял возле почты и смотрел на меня — так же внимательно, как тогда, на холме. Во рту у меня пересохло; очевидно, это отразилось и на лице, так как отец моего ученика вдруг спросил, все ли у меня в порядке.
“Да-да”, — сказал я, но, видимо, выглядел невежливым, продолжая упорно смотреть мимо него. Никто, кроме меня, не замечал Грегори; все просто проходили мимо, глядя сквозь него.
Я извинился перед фермером, сославшись на больной зуб, и повернулся к Грегори. За эти несколько секунд он исчез.
Я понял, что развязка близится и что он сам определит ее время и место.
На другой день Фенни и Констанция явились в школу. Они оба были бледные и вели себя так странно, что дети сторонились их еще больше, чем обычно. Они выглядели совсем больными, и я решил попытаться хоть как-то помочь им.
Когда уроки кончились, я попросил их остаться.
— Почему он позволят вам прийти сюда? — спросил их я.
Фенни пустыми глазами посмотрел на меня и спросил:
— Кто?
— Грегори, конечно.
Фенни потряс головой, будто отгоняя наваждение.
— Грегори? Мы давно уже не видели Грегори. Да, очень давно.
Я был просто поражен.
— Тогда что вы делаете?
— Мы ждем.
— Ждете?
Констанция кивнула, соглашаясь с Фенни.
— Ждем.
— Но чего? Грегори?
— Нет. Просто ждем.
— Грегори мы не видим, — сказал Фенни. Казалось, он на миг оживился. — Но он говорит с нами. Он говорит, что это все, что есть, и что ничего такого нет. Ничего, что вы говорили — насчет карт. Ничего нет.
— А что же есть?
— То, что мы видели.
— Что?
— То, что мы ждем.
— А что это?
— Это здорово, — сказала Констанция, положив голову на стол. — В самом деле здорово.
Я не понимал, о чем они говорят, но все это мне не понравилось. Я решил поговорить с ними об этом попозже.
— Ладно, я хочу, чтобы сегодня ночью вы остались со мной здесь. Я вас в обиду не дам.
Фенни так же безучастно кивнул, будто ему было все равно, а когда я взглянул на Констанцию, то увидел, что она спит.
— Хорошо. Потом мы найдем, где нам спать, а завтра я попробую подыскать для вас жилье в деревне. Вы не можете больше жить в лесу.
Фенни опять кивнул, и я увидел, что он тоже вот-вот заснет. Скоро они оба спали прямо за партами. В тот момент я был готов согласиться с ужасным утверждением Грегори, что нет ничего, ничего, кроме меня и этих двоих измученных детей в холодном школьном здании. Пока мы сидели там, солнце зашло, и в комнате стало темно. Я не мог встать и зажечь свет. Я обещал им найти жилье в деревне, но казалось, что до нее нужно идти много миль. И если бы я и дошел, я не представлял, кто согласится пустить их к себе. В такой обстановке я почувствовал себя таким же потерянным, как эти дети.
Наконец я встал и потянул Фенни за руку. Он проснулся мгновенно, как испуганное животное, и я с трудом смог удержать его на месте.
— Я хочу знать правду, Фенни, — сказал я ему. — Что случилось с Грегори?
— Он ушел, — сказал он так же безучастно.
— Это значит “умер”?
Фенни кивнул, приоткрыв при этом рот, и я опять увидел его ужасные гнилые зубы.
— Но он возвращается?
Он кивнул снова.
— И ты его видишь?
— Он видит нас. Смотрит и смотрит. И пытается трогать.
— Трогать?
— Ну, как раньше.
Я дотронулся до своего лба — он был горячим. Каждое слово Фенни отдавалось у меня в голове.
— Ты столкнул лестницу, Фенни?
— Он смотрит и смотрит, — повторил Фенни, словно этот факт заполнил все его сознание.
Я взял его руками за голову, чтобы заставить посмотреть в глаза, и в этот момент в окне появилось лицо его мучителя. То же бледное, ужасное лицо
— он словно хотел помешать Фенни ответить на мой вопрос. Я почувствовал испуг и тошноту, но одновременно и какое-то странное удовлетворение от того, что сейчас все наконец решится. Я притянул Фенни к себе, пытаясь защитить его.
— Это он! — закричал Фенни, и от его крика Констанция упала на пол и заплакала.
— Ну и что? — крикнул я. — Он не тронет тебя, я с тобой! Он знает, что потерял тебя!
— Где он? Где Грегори?
— Там, — и я показал на лицо за окном. Мы оба уставились в окно, но там не было ничего, кроме темного неба. Дикая радость охватила меня — я победил. Я схватил руку Фенни, но она бессильно упала. Потом он подался вперед, я подхватил его и только через несколько секунд понял, что я держу: это был труп. Его сердце остановилось.
— Вот и все, — сказал Сирс, глядя на своих друзей. — Грегори больше не появлялся. Я слег с лихорадкой и три недели провалялся на чердаке у Мэзеров. Когда я поправился, Фенни уже похоронили. Я собирался тут же уехать, но они удержали меня, и мне пришлось кое-как преподавать дальше. Под конец я даже научился использовать розгу, и меня считали очень хорошим учителем.
И еще одно. Когда я уезжал из Четырех Развилок, я впервые пришел на могилу Фенни. Он был похоронен за церковью, рядом со своим братом. Я смотрел на обе могилы, и знаете, что я чувствовал? Ничего. Пустоту. Как будто я не имел со всем этим ничего общего.
— А что случилось с сестрой? — спросил Льюис.
— О, с ней все было в порядке. Она была тихой девочкой и люди ее жалели. Я переоценил суровость той деревни. Кто-то взял ее к себе, и, насколько я знаю, они относились к ней как к родной дочери. Потом она вышла замуж и уехала из родных мест, но это было уже гораздо позже.
Фредерик Готорн
Глава 1
Рики, возвращаясь домой, удивился, увидев в воздухе снег. “Все сезоны спутались, — подумал он, — вот уже и зима”. Снежинки мелькали в тусклом свете фонаря на Монтгомери-стрит, падали на землю, таяли. Холод проникал под его твидовое полупальто. Он уже жалел, что не взял машину — старый “бьюик”, который Стелла давно хотела продать. В холодные вечера он обычно ездил на машине. Но сегодня ему хотелось подумать. Он собирался поговорить с Сирсом о письме Дональду Вандерли, но не успел. Письмо отправлено, непоправимое совершилось. Он поймал себя на том, что вздохнул вслух, и увидел, как белые клубы его дыхания смешались с падающим снегом.