Сейчас бы красного вина. Для вывода радионуклидов, конечно. Убер усмехнулся потрескавшимися губами – больно. Лучше всего грузинского «Киндзмараули». Сто лет не пил его. А оно, блин, вкусное. Убер поднял кирку. Такое вкусное, что даже сейчас, спустя много лет, у него кружится голова от одного только воспоминания…
Он облизал губы. «Киндзмараули» бы сейчас… или воды.
И женщину. Просто, чтобы посидела рядом. Чтобы положила его больную голову на свои мягкие колени…
Чтобы он дремал, чувствуя затылком ее тепло.
И больше ничего не надо в целом свете.
– Она скучает возле стойки, – запел он негромко. Голоса почти нет, одно хрипение и клекот. Но для блюза самое то. – В фартуке, с салфеточкой…[1]
Наконец-то у него настоящий блюзовый вокал. И все из-за этих уродов.
– Придет мой друг Иван! – закричал он вдруг. – И всех вас на хрен поубивает, сукины дети!
Убер проснулся. Вокруг была темень, лампа почти погасла. Он подтянул к себе кирку, с трудом поднял…
– Как конфетка. Что ты здесь забыла, деточка?
Кирка ударяет в камень. Звяканье кандалов.
– Свежа на удивление… – еще удар. – От туфелек до бу-ус…
Он перевел дыхание.
– Как приглашение, – он закашлялся, сплюнул, – на о-очень странный блюз…
Интерлюдия 1
Убер и Таран
Перегон Звездная-Московская, два месяца спустя
Никогда не откапывайте незнакомцев.
Убер усмехнулся. Боль в груди все не отпускала, в горле саднило… Скинхед сглотнул. Никогда, значит? Хорошая шутка. А то откопаете одного такого, а он возьмет и вытащит вас с каторги. Без предупреждения. Без долгов. Без обещаний. Просто так. Даром.
Сейчас они распрощались, чтобы пойти каждый своей дорогой. Путь незнакомца, которого охранник на блокпосту Звезды назвал «Тараном», вел к некой серьезной цели. Путь красного скинхеда Уберфюрера традиционно вел к смерти. Убер откашлялся, незаметно от товарища сплюнул в сторону. Привкус железа во рту. Опять кровь.
«Из двух дорог всегда выбирай ту, что ведет к смерти».
Долбаное бусидо долбаного самурая. А что делать, если сейчас все пути ведут к смерти? Убер хмыкнул, выпрямился, шагнул раз и другой…
В последний момент незнакомец окликнул его:
– Постой, холера! Как звать-то тебя?
Убер повернул голову, против воли усмехнулся. «Холерой» его никто еще не называл. Обычно обходились традиционным «геморроем».
– Андрей, – сказал он. Поднял руку, прощаясь. – Аста сьемпре, команданте. До вечности, брат.
Когда шаги спасителя стихли в глубине тоннеля, Убер остановился. Рухнул прямо на ржавые рельсы. Перед Тараном он держал марку, но на самом деле ноги его едва слушались. В забое отвыкаешь ходить далеко. И вообще – многое отвыкаешь.
Скинхед почесал затылок.
– Что теперь делать-то? – спросил он вслух. – Этому-то хорошо, вытащил тебя с каторги и свободен. А ты тут разбирайся… живи.
Убер покачал головой, выдохнул. Воздух свободы отдавал сыростью. Сидеть было хорошо, но… не совсем. Скинхед подумал и улегся между рельсов на спину. Вытянул ноги – хорошо. Сил вообще нет. Затылок приятно холодило, над Убером простирался в обе стороны бетонный потолок. Полупрозрачная, уютная тьма вокруг. В самый раз для призраков. Скинхед подумал и сказал тоннелю:
– Выпить бы… – помедлил и добавил: – На радостях.
Почему-то большая радость изнуряет сильнее большого горя.
Тоннель молчал.
Станция Звездная, кабинет Начальника «Красного пути»,
вечер следующего дня
– Может, сообщить ему? – предложил старший надсмотрщик Хунта. Официально в иерархии Звездной он пока не поднялся выше среднего командного состава, но считался доверенным человеком Директора. А это многое значит. Гораздо больше, чем любое звание. Перед здоровенным уродливым надсмотрщиком уже начали заискивать.
Хунта знал, многие считают его туповатым – из-за внешности. Низкий лоб, толстые надбровные дуги, широкий нос, уродливые уши, сломанные когда-то на занятиях борьбой. Действительно, он больше походил на обезьяну, чем на советника вождя. Но это и хорошо. Такая иллюзия здорово облегчает жизнь. Пусть недоброжелатели до последнего момента думают, что он тупица. Он, тупица и уродливая обезьяна, переживет всех умников. И постоит у похоронной дрезины, когда мортусы будут упаковывать этих красавцев в погребальные саваны…