Отец сощурился, внимательно посмотрел на Алису и впервые ничего не сказал. Не похвалил, разумеется, – он никогда ее не хвалил. Но и не выразил разочарования.
Они ушли из ресторана, так и не притронувшись к еде.
Алиса не знала, закрывал ли отец глаза на ее способности или просто не до конца понимал того, что с ней происходило.
Она зашла в темную квартиру и поморщилась от знакомых запахов, звуков и дверных ручек, которые так привычно ложились в ладонь.
Алиса не хотела идти по комнатам, но дом как будто сам вел ее. Он безумно устал от туристов и чужих рук. Ему тоже нужны были уют и забота. И кто-то живой внутри.
Алиса увидела свой маленький чемодан и попробовала поднять. Ничего не вышло – чемоданом так долго не пользовались, что он прирос к полу. Она дернула сильнее, еще раз и еще. Наконец чемодан поддался и отлетел в сторону вместе с Алисой. За ним виднелся невыцветший кусок обоев. Яркое пятно из ее прежней жизни. На обоях были нарисованы сказочные цветы. Саша называл их пионовыми ландышами и смеялся.
Саша тогда шел первым и первым увидел маму в переулке. Он вскрикнул, и Алиса до сих пор слышит сквозь время эхо того короткого звука.
Мама лежала на спине, а из живота торчал страшный черный зонт. Он раскрылся над ней, как большая хищная птица. Гриша заслонил Алису, не давая смотреть. Но даже в темноте его рук она все еще видела лежащую на мостовой маму.
Отец почти не уделил внимания телу, с ужасным звуком вытащил из него черный механизм и унес его в дом. Похоронами занимался Гриша.
Алиса осторожно открыла дверь в комнату девочек. В ее с Соней комнату, где всегда так приятно пахло цветами.
Соня была красивой, простой и настоящей, как тюльпан. Алиса завидовала ее красоте, хотя и понимала, что с такой чистой душой невозможно иметь уродливое лицо.
Соня все делала хорошо – хорошо пела, хорошо защищала от дождя, хорошо говорила на разных языках. Алиса почти не помнила маму, поэтому всегда мечтала стать похожей на Соню. Даже ходила в ее старом платье, которое ей совсем не шло.
Прячась на чердаках и в подвалах, Алиса иногда думала о странном. Она была рада, что сестра не видит всего этого. Соня навсегда осталась прекрасным нежным тюльпаном. В новом мире ее бы не ждало ничего хорошего.
Алиса взяла в руки фотокарточку, где все четверо были вместе. Они казались счастливой семьей, хотя Алиса помнила, что за спиной фотографа стоял раздраженный отец. Он вернулся только под утро и долго мыл руки. Она подглядывала, пытаясь понять, в чем так сильно можно замараться.
Алиса зашла в комнату мальчиков. Саша всегда просил стучать, прежде чем войти, и она постучала. Стук прозвучал оглушительно, но Алиса была рада хотя бы сейчас выполнить его просьбу.
Саша лучше всех управлялся с дождем. Он был талантливее старшего брата, просто не успел войти в силу. Отец хлопал его по плечу чаще остальных.
Саша был уверен в себе, поэтому и пошел мстить за маму. И пропал.
Пришла революция, и его даже не пытались искать. С отцом стали разговаривать совсем иначе. Люди начали забывать прежние одолжения и услуги.
От комнаты мальчиков мало что осталось. Большую часть мебели сожгли или растащили. Там все было не таким, как раньше, но остался потайной ящик в печи.
Алиса всегда забывала стучать и в тот раз влетела без стука. Гриша как раз доставал из ящика револьвер.
– Что это у тебя?
– Алиса, клянись, что не расскажешь отцу.
– Почему?
Гриша бесшумно прикрыл дверь.
– Послушай, у него хватает трудностей. А я старший, я должен заботиться о вас. Защищать вас.
Он держал револьвер странно, брезгливо, как будто жабу. Алиса ничего не сказала отцу, но увязалась следом за Гришей.
Гришу убили из-за нее – Алиса это точно знала. Ведь не будь ее рядом, он точно смог бы убежать. Наверняка в последние минуты Гриша тоже об этом думал, но отец внушал ему, что старший в ответе за всех.
А вот Алиса не была в ответе, она сбежала, как только ей на сапожки брызнула кровь. Так испугалась, что бежала без оглядки и без остановки. Потом пряталась до самого утра, пытаясь отмыть сапожки.
Алиса еще долго ходила по старому дому – сидела, трогала, слушала. Но уснула все равно в отцовском кресле, которое было таким же огромным и жестким, как он сам.