Во-первых, необоснованный и стремительный накануне выборов рост задолженности города перед государственным бюджетом. Вторая группа фактов объединяла конкретные странные распоряжения бывшего мэра, которые требовали более детального изучения. Например, огромный кредит, который в 1989 году получило государственное предприятие «Ленхлебпром» на закупку оборудования. Позже хлебокомбинат преобразовали в акционерное общество «Петрохлеб», но проценты по кредиту по-прежнему платил город. И, наконец, данные по третьей группе факторов были переданы в правоохранительные органы — прокуратуру, налоговую полицию и ФСБ — для особого расследования. По утверждению Щербакова, комиссия обнаружила «заведомые нарушения законодательства». Наиболее удручающее впечатление на контр-адмирала произвела толстая папка предвыборных распоряжений Анатолия Собчака. Бюджетные деньги выделялись «кому попало» — фонду национальных культур, дирекции пасхального фестиваля, месячнику европейской культуры и далее по списку. Резюме: «Представленный комитетом экономики и финансов мэрии отчет об исполнении бюджета за 1995 год и данные о доходах города за 5 месяцев нельзя признать достоверными. Привлечение заемных средств для покрытия бюджетного дефицита осуществлялось крайне нерационально — в ущерб обеспечению потребностей бюджета и развития городского хозяйства».
Щербаков заявил, что на следующем этапе комиссия определит конкретных виновников «развала» экономики Петербурга и публично их назовет. Именно адмирал и второй заместитель Яковлева Игорь Артемьев настаивали на создании специальной комиссии для проведения финансовой ревизии. Они выступали категорически против даже гипотетической возможности продолжения работы в городском правительстве Алексея Кудрина, и выводы комиссии стали своеобразным приговором и обоснованием отстранения отдел бывшего главного финансиста города.
Почему «разоблачение» деятельности Собчака вызывало такой интерес? Почему даже за мелкие оплошности он достоин большего осуждения, чем какой-нибудь номенклатурщик советского разлива, пробравшийся потом на верхние этажи демократической иерархии? Слишком высоки были ожидания людей, обращенные к лидерам демократического движения в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого века. Слишком много обычные граждане Советского Союза потеряли и многим пожертвовали ради демократического обновления и новой страны, ради того, сути чего до конца они не понимали. Всю свою предыдущую жизнь пришлось перечеркнуть, выживая во времена мирной, но все-таки революции. Поэтому так жестко и спрашивают с запутавшихся лидеров этой самой демократической революции, не прощают и вообще не скоро простят им естественные человеческие слабости и ошибки. Да, лидеры демократического движения делали великое дело, стремились превратить Россию в свободное государство, но сами при этом вели себя как бессмертные, словно перед ними — бесконечность для экспериментов и исправления ошибок. Оказалось, что они смертны, что у них такие же слабости, как и у их предшественников, что они подвержены порокам и с трудом противостоят соблазнам. Они не выдержали испытания ни славой, ни властью, ни деньгами, поэтому люди и не прощают. Лужкову в кепке — прощают, зная, что он «у кормушки» и ничем не лучше, а во много раз хуже и опаснее того же Собчака. Все равно прощают. Какой с него спрос? Он к новой жизни не призывал, революций не устраивал, он только на полную катушку воспользовался вновь открывшимися возможностями, прикрываясь разговорами о защите слабых, о порядке и справедливости. А Собчак призывал, обличал и проповедовал, поэтому и спрос с него многократно строже.