Александр Гарин
Питомец
Ты был первым, кого я увидел, когда родился. Жесткие, царапающие, холодные руки выловили меня из теплой, ласковой среды рождения, и скрипучий рык на время оглушил меня. Ты стоял чуть поодаль, глядя на меня своими прекрасными глазами, меня, сидевшего на чужих руках. Тогда же я услышал первое слово. «Дефектный» сказал кто-то. Это про меня. Списать на отходы производства. Уничтожить.
Меня поставили назад, уже легко, почти нежно. К десяткам моих братьев. Какой-то странный верх опустился на нас, и все ушло во тьму. Как будто я снова рождался. Обратно.
Потом я ожил. Я лежал в теплой слизи, и не понимал. Какой-то, такой же, как ты, подошел и заглянул, увидев меня. «Надо же, один живой. Запустить распылитель еще раз?»
Я тогда не понял, не понял ничего, но это был второй раз, когда я увидел тебя, и уже гораздо позже я узнал, что ты тогда спас меня от смерти. И что я стал твоим — уже тогда. Это хорошо, что я умею ничего не забывать. Всегда, с рождения. Тогда ты подошел поближе, и я удостоился оказаться в твоих руках.
«Не стоит. Это принцип оборвавшейся веревки». Другой, не ты, удивился. Ты что-то говорил ему про знак, и про то, что нельзя казнить того, кто смог выжить после первого раза. Ты говорил обо мне. На меня ты не смотрел, но я, сжавшийся у тебя на ладонях, и ничего не понимающий, хотел, чтобы ты говорил как можно дольше. Мне нравился твой голос. Куда лучше, чем у других. Такой низкий и приятный, самый красивый на свете. А потом ты унес меня.
Ты держал меня у себя и кормил вкуснейшим. Твои руки, самые нежные и теплые, гладили меня, и шлепали, но это никогда не было больно, а только приятно. Хотя я научился понимать, когда ты по-настоящему сердился, и когда ты был добр. Твой приятный, любимый голос учил меня, и я запоминал, для меня было счастьем, когда ты радовался, глядя на мои успехи, и я радовался с тобой. Ты стал называть меня непонятным словом, я не понимал, зачем это так, но так поступал ты, и я был счастлив лишь от осознания. Ночами, когда ты не видел, я выбирался из-под одеяла и залазил к тебе в постель, ожидая твоего недовольства по утрам, но наслаждаясь твоей близостью ночью. Я быстро рос, и становился сильнее, быстрее и ловчее, чем был, и я радовался, что ты теперь можешь гордиться мной еще больше. Я стал очень большим и красивым, конечно же, не таким красивым, как ты. Но когда ты гладил меня по голове, притягивал, и похлопывал, я был вне себя, я готов был прыгать до потолка, я готов был на все ради одного твоего ласкового взгляда. Моими любимыми часами стали часы твоих прогулок, когда мы уходили так далеко, что нас никто не видел. Ты, высокий, сильный, и красивый, и я, всюду следовавший за тобой, как верный пес. У тебя такие теплые руки, и такие добрые глаза. Родные глаза. Глаза моего хозяина. И волосы твои такие необычные, у них странный цвет, больше таких не ни у кого. Как я любил путать их, когда был маленьким! Ты очень сердился, но я был несмышлен, и не понимал, пока однажды ты не пришел ко мне, а на голове у тебя не было твоих волос, ни одного. Как же испугался и огорчился я тогда! И как оказалось, я боялся напрасно, и волосы твои стали отрастать, но с тех пор я ни разу не игрался с ними и не путал их.
Мне нравилось, когда ты выпускал меня поиграть с моими братьями. Другими, чем первые, эти были моложе и «полноценными». Они мне нравились, хотя их агрессивность в играх смешила меня. У них тоже были хозяева, у них всех. И хозяйки. Иногда мне нравилось приближаться к их хозяйкам, и слушать их умиленные возгласы «ой, какой черненький». Да, я был чернее остальных. И уже никто не видел того, что я «дефектный». Тем более мой хозяин вообще считал меня самым лучшим. Я видел это по его глазам.
Я редко видел хозяина, он все время проводил вне дома, появляясь лишь по вечерам. Я научился сам открывать холодильник, и добывать еду. Главное было в том, чтобы закрыть холодильник, об этом я почему-то забывал. «Вот засранец», говорил мой хозяин, почесывая мое выставленное и жаждущее ласки брюхо, и я соглашался. Да, я опять сделал лужу размороженным холодильником. Но зато я не побил там полки как в прошлый раз. Я становлюсь умнее, и перестаю быть «дефектным», и я радуюсь этому.
Когда ты уходишь надолго, ты ведешь меня в «питомник», где я провожу время со взрослыми братьями. Но все равно здесь нет никого взрослее меня. Я из самого первого «выводка». Но это моя тайна. Моя и твоя, хозяин.
Я знаю, что ты — очень важный среди таких как ты. Вижу, как почтительно они говорят с тобой, как вскидывают руки в жесте подчинения, когда ты проходишь мимо, и в такие моменты меня, идущего за тобой, переполняет гордость. Как будто это мне отдают честь, как будто я тоже причастен к твоей силе и власти. Вот если бы я мог доказать тебе, что я достоин быть с тобой!