— Гермиона, НЕТ!
— Драко Малфой, и она поклялась, что не расскажет ни единой душе, и даже не высмеяла меня за это, а потом появилась эта копия, и я так впечатлена количеством магических манипуляций, необходимых для создания такой точной имитации…
Джинни с ужасом посмотрела на Гермиону.
— О боже Мерлин, Малфой, она убьет меня завтра. Зачем она выплескивает свои сокровенные чувства? Я думала, что “Болтливый напиток” просто делает тебя слишком разговорчивым, а она ведет себя так, будто ей в глотку запихали Веритасерум!
— Значит, я ей нравлюсь, да?
Малфой ухмылялся, как кот, которому достались сливки, и у Гермионы от смущения забурчало в животе. Он знал! Этот ублюдок весь день и вечер знал, что Гермиона питает к нему эту дурацкую влюбленность.
По мере того, как воспоминания развивались, ее унижение только усиливалось. Ее прошлое “я” поэтически описывало внешность, прическу и стиль одежды Малфоя, в то время как ее нынешнее “я” боролось с позывами к рвоте. Она делала все более раскрепощено - сексуальные комментарии о нем, в то время как он забавно ухмылялся. Она “изрыгнула” нелепый грязный лимерик{?}[Ли́мерик — стихотворный жанр английского происхождения, пятистишие абсурдистского содержания] о том, как оседлала его. Все это время она убеждала себя, что ее провожал домой не Малфой, а умный андроид с лицом Малфоя, созданный “Всевозможными Волшебными Вредилками”.
Гермиона хотела покинуть воспоминание и уехать в Сибирь, но что-то приковало ее к месту, побуждая довести дело до конца, каким бы ужасным оно ни было. Бедная Джинни изо всех сил пыталась помочь Гермионе, но это было бесполезно. Малфой только подначивал ее, с все более самодовольным видом слушая ей тайное желание за тайным желанием.
Когда она поведала всему миру, что Драко, произнося ее имя на ежемесячном собрании, вызывает у нее мгновенный оргазм, Гермиона почувствовала, как на глаза наворачиваются стыдливые слезы. Она наблюдала, как глаза Малфоя недоверчиво расширились, а сам он задыхался, и задыхался он от истерического смеха. Он продолжил расспрашивать ее о том, что будет дальше, как все будет происходить, если она пригласит его в свой кабинет, а затем если он пригласит ее на ужин. Ее интуиция оказалась права, этот день и свидание были слишком хороши, чтобы быть правдой. Она вела себя как идиотка, одержимая похотью, и неосознанно сыграла ему на руку.
Очевидно, для Малфоя все это было одной большой шуткой. Теперь, когда он знал о ее влечении к нему, он из кожи вон лез, чтобы использовать это против нее, фактически унижая ее. Как это, должно быть, забавляло его - заставить пресловутую грязнокровку признаться в своих чувствах, чтобы на следующий день манипулировать ее реакцией ради развлечения себя любимого. Гермиона никогда в жизни не чувствовала себя такой наивной. Конечно, Драко Малфой никогда бы не заинтересовался ею в романтическом плане, это был всего лишь жестокий розыгрыш. Подумав, что она увидела достаточно, Гермиона решила выйти из воспоминаний, но смена тона остановила ее.
Гермиона в воспоминании печально вздохнула.
— Ты был так добр ко мне, не так ли? Поддерживаешь меня, помогаешь благополучно добраться до дома, разговариваешь дольше двух минут, до сих пор не бросил ни одного оскорбления в мою сторону, нет, ты, конечно, дразнишь меня, но в этом нет обычной жестокости…
Малфой нахмурился и посмотрел на нее сверху вниз.
—Ты считаешь его жестоким? Своего настоящего Драко?
Гермиона пожала плечами.
— Возможно, уже нет, но он точно не стал бы прикасаться ко мне таким образом, не тогда, когда я, ну, я .
Она увидела, как лицо Малфоя немного осунулось.
— Грейнджер, послушай, он не верит во всю эту чертову ерунду с чистотой. Больше нет.
Теперь из его тона исчезло всякое поддразнивание, он звучал и выглядел искренне раскаивающимся. Болтливая Гермиона тоже выглядела подавленной.
— Я, конечно, простила его, я считала его довольно искренним, но, я не уверена, что он был бы таким сговорчивым. Мне кажется, я для него скорее пустое место, не так ли?
—Немного резковато, Грейнджер, я не думаю о тебе как о “пустом месте”- сказал Малфой, поджав губы.
— Теперь я знаю, что ты просто некий андроид с его лицом, но позволь мне объяснить тебе следующее. Я не потрясающе привлекательная женщина…
— Гермиона, ты именно такая! Не надо так о себе отзываться! - кричала Джинни.
— Это неправда, Джин, особенно для того, кто выглядит как Драко Малфой. У меня слишком пушистые волос, а эту черту он всегда ненавидел, он говорил мне об этом в школе. По крайней мере, мне исправили зубы, потому что это была другая моя черта, над которой он насмехался. Нет, я скорее думаю, что в худшем случае Драко Малфой считает меня отвратительной, а в лучшем - вообще не думает обо мне.
Малфой смотрел на нее сверху вниз, и если Гермиона правильно поняла его выражение лица, то в его взгляде сквозили вина и стыд.
Прошлая Гермиона печально прислонилась к Драко.
— Он никогда бы не позволил мне подойти к нему так близко. И это прекрасно, я знаю себе цену, но приятно помечтать, понимаешь? Ты не человек, я не уверена, что ты сможешь понять отчаянную тоску по человеку, которого не можешь иметь, который может быть с тобой собой. Я переживу это, я уверена…
— Теперь ты счастлив, Малфой? - резко спросила Джинни.
— Нет. Совершенно, нет. - Он пробормотал что-то мрачное, звучащее противоречиво.
Трио достигло места аппарации, и, к удивлению Гермионы, Драко попросил оставить его наедине с ней, и она наблюдала, как Джинни отошла чуть в сторону. Он обнял Гермиону и заглянул в ее остекленевшие глаза.
— Я хочу, чтобы ты знала, что мне жаль. Мне действительно жаль. Ты даже не представляешь, какой я на самом деле трус. Мерлин, я настолько жалок, что даже не могу признаться тебе в этом без гарантии, что завтра ты все это забудешь. Я понятия не имел, что ты так ко мне относишься. Ты хочешь знать истинную причину, по которой я никогда не смотрю на тебя повторно? Почему я избегаю тебя любой ценой? Почему наше общение на работе сводится к вежливым кивкам в коридоре и безразличным разговорам? Потому что я никогда, никогда не смогу заслужить тебя. Конечно, я не рассматривал тебя в романтическом плане, как я смел? Я никогда не допускал такой мысли, потому что невозможно, чтобы кто-то вроде тебя, кто-то такой по своей природе хороший, когда-либо смотрел на меня и видел во мне кого-то, достойного ее внимания. Если бы я знал… Грейнджер, если бы я знал, что ты чувствуешь, возможно… возможно, все могло бы быть по-другому. Черт, я не знаю. Просто… не думай о себе плохо из-за такого засранца, как я.
Это была самая неприкрытая откровенность, которую она когда-либо слышала от него. Озадаченная его нехарактерной прямотой, она поняла, что он сказал все это в расчете на то, что она забудет его откровенное, искреннее заявление. Последние слова Малфоя, когда он схватил ее за запястье в гостиной, внезапно всплыли в ее памяти: Я имел в виду это, Грейнджер… единственное, что я надеялся, что ты не запомнишь.
— Ты прекрасна. Воистину, ты прекрасна. Не позволяй никому говорить тебе обратное.
Искренность в его глазах и голосе, когда он говорил это ее одурманенной “я”, снова довела Гермиону до слез. Ее бормочущая сущность едва признала комплимент.
— Ты знаешь, что у тебя великолепные губы, и я часто смотрю на них, когда ты говоришь. Я и не догадывалась, насколько у тебя красивые губы, потому что большую часть моей жизни они извергали на меня ругательства…