СЕРГЕЙ. Больной! Слушай, вообще, мужики говорят бессовестные вещи, когда остаются один на один. Я с тобой вот ещё постеснёвываюсь, ты старше, а так — кошмар, что мы говорим с моими, ну это, со сверстниками. Потом на этих баб, которых обсуждаем, смотреть стыдно. (Хохочет).
ЕВГЕНИЙ. Ага, стыдно. Расскажу тебе одну байку в связи с этим. Ездили мы давным-давно на БАМ. Ну, это что-то советское такое, тебе не понять…
СЕРГЕЙ. Я знаю! Приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам!
ЕВГЕНИЙ. Во-во. Ну так вот. Мы такие, знаешь, бойцы агитпоезда, люди искусства, искусственники, значит, ну вот — приехали, значит, рисовать тайгу-муйгу-пургу-туннель. Недели две, что ли, там были, чистое искусство в массы задвигали. И вот, раз один — помывка, баня, ну, самодельная такая, вагончик на два отделения — на баб и мужиков. А с нами ездили всякие артистки ещё — агитпоезд, короче. Певички там, балеринки, ксилофонистические такие, короче. С балалайками. Ну вот, моемся мы, мужики, и моются за стенкой бабы эти. Стенка тоненькая. Слышно всё. А они то ли от куражу, то ли просто забыли, что мы-то за стенкой подмываемся тоже, ну вот, и они стали про мужиков говорить. Если б ты слышал, что и как они говорили. Мы стоим под своими лейками-поливалками, удалились, так сказать, под сень струй, ну вот, замолкли прям от ужаса, трёмся вехотками, и слушаем. А они, бабы, моются, смеются и говорят, говорят, говорят такое, такое! Как грязные потные подлые шоферюги или я не знаю кто — вот так они говорили.
СЕРГЕЙ (хохочет). О тебе, что ли, конкретно и ты расстроился?
ЕВГЕНИЙ. Да нет, они вообще говорили — кто с кем спал, у кого какой, и прочую гадость про мужиков, что даже повторить невозможно. Потом мы вышли и я не мог им в глаза смотреть, этим бабам, правда. А мы же их хорошо знали, ну понятно дело, в поезде неделю туда, обратно столько же, там две недели, пили вместе, пежили их, и прочее, но сам факт мыслей, наличие мыслей, мыслей таких…
СЕРГЕЙ. Евгений — стоп. Ты меня не сделаешь педиком, старый развратник, не уговаривай. Бабы — это всё. Ты будешь купаться, последний раз спрашиваю?
ЕВГЕНИЙ. Ты плаваешь?
СЕРГЕЙ. По-собачьи. Тут неглубоко? Тут в сапогах, поди, надо, а то ногу располосуешь стеклом, бутылкой или железякой какой.
ЕВГЕНИЙ. Не, дно чистое, песок. Только сверху грязь. Прошлый раз я заходил. Не надо. Тут опасно.
СЕРГЕЙ. Чего?
ЕВГЕНИЙ. Тут — пиявки.
СЕРГЕЙ (прыгает на камне, машет руками). Это что такое — «пиявки»? Первый раз слышу такое слово — пи-я-в-ки. Это что такое? Как правильно сказать: «Пиявки» или «пьявки»?
ЕВГЕНИЙ. Раньше говорили ещё: «пиавки». Это такая маленькая штучечка, ну, маленькая такая тварь, она в озёрах живёт и присасывается, пьёт чужую кровь.
СЕРГЕЙ. Да ладно, не воняй. У кого пьёт?
ЕВГЕНИЙ. Ну, у людей пьёт, у животных. Присасывается к ногам, к телу. Ну, не знаю, там, к чему она присасывается. Кто зайдёт в воду, она накидывается и присасывается. И пьёт. Напьётся и отвалится… А ещё есть такая штука, называется «конский волос», тоже такая пиявка, как волос в воде плывет, извивается, и тоже присасывается…
СЕРГЕЙ. Да ладно, ладно тебе меня пугать, мелет, гуимплен штопанный. Чё ты мне мульку американскую голливудскую задвигаешь…
ЕВГЕНИЙ. Ну, не верь, мне-то…
Долго кашляет. Стучит себя по груди кулаком.
Скоро сдохну… После города свежий воздух — запрещено…
СЕРГЕЙ. Ну вот, мля, я теперь боюсь. Напугал.
ЕВГЕНИЙ. Да ладно, шутка. Простынешь только. Хотя, горячая кровь. Купайся…
СЕРГЕЙ. А сам говоришь — пиявки, конские волосы?
ЕВГЕНИЙ. Залегли они уже на зиму на спячку. Под корягу и — бай. (Кашляет, смеется.) Они же не у всех пьют кровь. А только у кого порченая. У тебя же чистая? Ну вот. Пиявками даже лечат.
СЕРГЕЙ. Кого?
ЕВГЕНИЙ. Старухи. Порченую кровь убирают из человека пиявками… Такими чёрными. (Смеётся). Да ладно ты, я пошутил. Не сси по ногам. (Пауза.) Слушай, у тебя потрясающее тело. Потрясающе сложен. Тебе говорит это твоя жена?
СЕРГЕЙ (снова смеется). Вот снова нормалды! Люблю, когда меня хвалят! Я самый талантливый, я самый красивый, я лучше всех на свете! (Хохочет.) Спасибо, Жека! Ты друган! Можешь поднять настроение!
Упал на траву рядом с Евгением, лежит, раскинув руки в стороны, ежится, хохочет от того, что трава щекочет.
ЕВГЕНИЙ. Говорит?
СЕРГЕЙ. Что?
ЕВГЕНИЙ. Твоя жена говорит тебе о том, что у тебя красивое тело?
СЕРГЕЙ. Моя жена о моём теле? Почему спрашиваешь, что говорит моя жена мне о моем теле?
ЕВГЕНИЙ. Просто. Ведь она — владеет твоим телом и у неё есть какие-то мысли по поводу своей собственности, нет?
СЕРГЕЙ. Моим телом, Жека, владею только я. Это — моё тело. Оно принадлежит мне и более никому.