– Да ничего особенного. Просто я только сейчас понял, какая восхитительная начинка может таиться в простенькой на первый взгляд оболочке. – Антон говорил задумчиво, словно беседуя сам с собой, и Эльвира не поняла, что он имеет в виду: коньяк в простом гранёном стакане или её, Элкину, душу, скрытую за довольно непритязательной внешностью. В конце концов женщина приняла высказывание Вечно Второго на свой счёт, невольно подумав: если бы она никогда не видела себя в зеркале, она попробовала бы обидеться на слова попутчика.
Отец Эльвиры всегда называл её «девчонкой с изюминкой», пытаясь защитить от нападок мамы, Ирины Николаевны. Та отличалась редкостной природной красотой и частенько подтрунивала над дочерью, замечая: «Ты мой дар судьбы, а дары принимают, не обсуждая». Сначала Элка обижалась, а потом научилась улыбаться в ответ на коронную фразу маман. Эльвира и сама прекрасно видела разницу между мамой – высокой женщиной с роскошными формами и иконным лицом – и собой, похожей на бракованного жеребёнка, родившегося у породистой лошади. Дочь казалась бледной копией матери.
И только лучистые серые глаза Элки были теми же, что у Ирины. Они притягивали, словно магнит, в то же время пугая фантастической глубиной: обычно мужчины с мечтательным вздохом обходят стороной женщин с такими глазами, и только самые смелые рискуют приручить их обладательниц. Эльвира замерла в ожидании: как же поступит Антон? Рискнёт или отступится?
– Девочка моя, поезда и гостиницы – это так пошло, – заговорил вдруг Савельев, поймав вопросительный взгляд Карелиной. – Но судьба не оставляет нам выбора.
Их связь была для него решённым вопросом. Но он никак не мог сделать очередной шаг к сближению: впервые его охватила неожиданная для него самого робость. Он чувствовал себя сбитым с толку и уязвимым. Доспехи Мистера Неотразимого вдруг перестали существовать под испытующим взглядом этой невзрачной девчонки, сидящей напротив.
А так ли она невзрачна? Не лги себе, господин Вечно Второй. Ей бы и Первый подошёл: глазищи так и сияют, как у рафаэлевских Мадонн. А остальное неважно. Мужчина всегда идёт за глазами. Остальное одинаково у всех, как бы пошло это ни звучало: рост, возраст, вес, объёмы, длина и цвет волос… Антон давно убедился, что это может значить что-то лишь в первую минуту. А потом ты или тонешь в глазах женщины, или скользишь по их поверхности, потому что утонуть там попросту негде.
И Савельев был вынужден признать, что впервые в жизни оказался рядом с женщиной, обладающей именно таким, затягивающим в головокружительные омуты взглядом. И как прикажете действовать дальше? Пересаживаться на противоположную полку, обнимать за талию, целовать, опрокидывая покорную даму спиной на казённые простыни? От одной только мысли об этом, раньше казавшемся ему таким привычным и обыденным, Антона Павловича замутило.
Какого чёрта здесь происходит? Что сделала с ним эта серенькая мышка – журналистка? Может быть, это и есть то самое, что люди называют любовью? А как же его предыдущие подруги, такие разные и такие желанные, рожавшие ему детей и получавшие от него немыслимо дорогие подарки? Выходит, он просто вечно «скользил по поверхности», потому и боится сейчас утонуть?
– Ну почему же? Выбор всегда есть. Мы можем просто оставить всё как есть. – Пересохшие губы Элки действительно произнесли эти слова? Или ей это показалось?
– Восточные мудрецы утверждают, что лучше сожалеть о том, что произошло, чем о том, чего не случится уже никогда. Выходит, мы упустим шанс? – К Антону начало возвращаться самообладание, а вместе с ним – и красноречие.
– Если это наш настоящий шанс, он обязательно повторится в будущем. Может, тогда в нём не будет столь вызывающей пошлости? Ведь мы достойны большего! – А ведь девчонка очень тонко прочувствовала правила предложенной судьбой игры! Она умело затягивала Савельева в сети искушения, сама того не сознавая.
– По возрасту я гожусь тебе в папаши. Но ты сейчас преподала мне хороший урок. Извини, если я тебя чем-то обидел. На всякий случай знай: на время конгресса меня поселили в гостиницу «Центральная». Я буду ждать. – Голос Антона Павловича предательски дрогнул.
Господи, как же он хотел овладеть этой женщиной, столь же недоступной, сколь и близкой, прямо сейчас, в сию же минуту! Его внезапно охватило такое возбуждение, что он готов был наплевать на всё прочувствованное и сказанное раньше и накинуться на Элку с неистовством дикого зверя.
Антон залпом допил коньяк, заставил себя встать и выйти из купе, чтобы потом бесконечно стоять в тамбуре, слепо смотреть в окно, не замечая красот проплывающих за ним пейзажей, и курить. Он не услышал, как Эльвира шепнула ему вслед: