Только теперь мне впервые подумалось, что дело серьезное. И я сказал:
- Не собираетесь же вы меня убивать!
- Ты все прекрасно понял, - ответил номер второй.
А первый изрек:
- И тут пришел ему конец...
... и тут пришел местный патрульный Циккатта. Он шагнул в бар со словами:
- Привет, Чарли, что-то ты припозднился сегодня.
Ну и что мне было делать? Сказать: "Патрульный Циккатта, эти двое пришли ограбить и убить меня. Вон у того в кармане пальто моя вечерняя выручка, а другой сунул за пазуху страшный пистолет, когда вы переступили порог?" Это я должен был сказать? Вы так думаете? Я должен был заложить полиции дружков своего дядюшки Зла? Вы так думаете? Если да, то лишь потому, что совершенно незнакомы с положением дел.
Да, мой дядя Эл попросту, убил бы меня, если б я настучал на двух его приятелей. Я не шучу. Бах! - и готово.
Сейчас, пока патрульный Циккатта здесь, все в порядке, но что будет завтра? Или на следующей неделе? Как мне жить? Где мне жить? Куда сунуться?
И, что гораздо важнее, куда меня засунет дядя Эл?
Эти двое пришли из пушки палить, а не шутки шутить. Наконец это уложилось у меня в голове. Однако давайте присядем на минутку и подумаем. У организации нет причин желать моей погибели, значит, должно быть, где-то кто-то другой дал маху, правильно? Ну, а когда кто-то дает маху, не стоит выплескивать младенца вместе с водой, а стоит разобраться и подумать, можно ли исправить эту ошибку. Правильно?
Стало быть, мне следовало сделать одно: как-нибудь умудриться остаться в живых и дожить до той минуты, когда я смогу добраться до телефона и позвонить дяде Элу, что, разумеется, придется ему весьма по душе в полтретьего утра, и все такое прочее. Но сейчас у меня, можно сказать, есть уважительная причина, в конце-то концов! Я расскажу дяде Элу, что стряслось, и он, быть может, исправит ошибку.
Поэтому я сказал патрульному Циккатте:
- Как раз закрываюсь. Буквально сию минуту.
И больше ничего ему не сказал. Но посмотрел на двух подлых поганцев и заявил:
- Извините, господа, но вам пора уходить.
Бандиты оглядели меня, потом патрульного, и я прекрасно понимал, о чем они думают. Им надлежало убить меня, но сейчас они не могли сделать это, не убив заодно и патрульного Циккатту. А убийство полицейского в форме, находящегося при исполнении служебных обязанностей, - дело крайне опасное, и, вероятно, не стоит заходить так далеко ради устранения какого-то там племянничка. А значит, они, наверное, отложат исполнение своего замысла. Возможно, сейчас выйдут на улицу и подождут, пока патрульный Циккатта не уберется восвояси, а уж потом вернутся и пришьют племянничка прямо в его неприкосновенном жилище.
Я видел, как эти мысли вертятся в их головах и передаются посредством взглядов от первого ко второму и обратно.
- Ладно, бармен, ещё увидимся, - сказал первый.
- Ага, - проговорил второй, - ещё увидимся, бармен.
Они вышли вон, а патрульный Циккатта приблизился к стойке, облокотился на неё и сказал:
- Ну и ветер на улице.
Было только одиннадцатое сентября, и у нас тут не то чтобы уж совсем Северный полюс, пусть даже на улице и свежо. Но я знал, что имеет в виду патрульный Циккатта и что мне надлежит делать. Поэтому я сказал:
- Давайте-ка помогу отогреть ваши внутренности.
- Э... спасибо, Чарли, - ответил он. Циккатта всегда напускал на себя удивленный вид, и этот спектакль повторялся у нас с ним чуть ли не еженощно.
Я достал из-под стойки стакан емкостью в четыре унции, налил в него примерно три унции "бурбона" и поставил перед полицейским. Тот ссутулился и навалился на стойку, повернулся спиной к широкому окну и чуть ли не вплотную прижал свой стакан к груди, чтобы его не было видно с улицы. Буль-буль-буль. И все дела.
Глядя через его голову, я видел тех двух парней. Они стояли на противоположной стороне улицы перед магазином мужской одежды и болтали как обычные парни.
- Я на минутку, - сказал я.
- Давай, Чарли, я удержу крепость, - пообещал Циккатта. И опять принялся за свое: буль-буль-буль...
Я подошел к концу стойки, поднял откидную доску, прошмыгнул мимо музыкального автомата, кегельбана и дверей туалета и прошел через дверь с надписью "входа нет" в подсобку, до потолка заставленную ящиками с пивом и виски. Уж чего-чего, а изобретательности мне не занимать.
Я включил в подсобке свет, проверил, заперта ли задняя дверь на оба замка и засов, закрыты ли на двойные задвижки все три окна. Порядок. Оставив свет гореть, я вернулся в зал. Патрульный Циккатта стоял у дверей, ведущих на улицу.
- Ты забыл закрыть кассу, Чарли, - сказал он и махнул в её сторону своей дубинкой для ночных дежурств.
- А ведь верно, - ответил я. - Спасибо вам огромное.
- Когда-нибудь напросишься, обчистят тебя тут, - предупредил Циккатта. - Ну, ладно, Чарли, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - сказал я.
Он вышел, и я тотчас запер за ним дверь. Двое парней по-прежнему стояли на той стороне улицы. Патрульный Циккатта побрел по тротуару, вертя пальцами дубинку. Он уже успел наловчиться и теперь не ронял её на каждом шагу, как бывало раньше.
Я выключил неоновую рекламу пива в витрине и двинулся по узкому длинному залу обратно к стойке. Там я погасил лампы, дававшие рассеянный свет, и теперь горели только огоньки на полках. Им предстояло гореть всю ночь напролет. Я оглядел погруженный в полумрак длинный зал, посмотрел сквозь стекла витрин на улицу и увидел, как двое парней перешагнули через бордюр и направились по мостовой в мою сторону. Машин на улице не было, людей тоже - только эти два парня.
Я вошел в освещенную подсобку и поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. Я слышал стук своего сердца, как будто оно билось прямо в ушах.
На втором этаже располагалась моя милая трехкомнатная квартирка. Гостиная, кухня, а между ними - спальня. Попасть сюда можно было только одним путем - по лестнице, ведущей из подсобки в кухню. Чтобы добраться до гостиной, надо пройти через спальню, что не способствовало созданию романтической атмосферы, когда мне случалось приводить домой девушку. Впрочем, я нечасто приглашал их наверх, так что большого значения это не имело. В конце концов, тут вам не мансарда какого-нибудь повесы, а уютная квартира с удобствами.
В нее-то я и поднялся. Зажег свет на кухне, потом щелкнул выключателем на лестничной площадке, погасив освещение в подсобке, закрыл дверь на лестницу и повернул ключ, оставив его в замочной скважине, дабы задержать бандитов, если им придет в голову вскрывать замок отмычкой. Хотя с чего бы им орудовать отмычкой, когда можно попросту разбить замок пулей?
Ну-с, что теперь? Ага! Я со всех ног бросился в прихожую, где стоял телефон. В квартире, по обыкновению, царил беспорядок: постель не заправлена, весь пол завален журналами, дверь из спальни в ванную настежь, и это просто безобразие: повсюду валяются трусы, носки и майки. Словом, обычный срач, который я вечно клянусь самому себе разгрести при первом удобном случае и все никак не разгребу. Однако сегодня, понятное дело, я не думал о беспорядке и даже не заметил его, а просто ворвался в гостиную, включая все светильники, какие попадались на пути, и быстро позвонил дяде Элу в его манхэттенскую квартиру на Восточной 67-й улице.
Понадобилось семь звонков, я считал. Мой дядя Эл, известное дело, закипает от ярости. Еще бы - в такой-то час! Но даже он наверняка согласится, что у меня есть причины звонить.
Наконец он ответил. Я узнал его голос, сонный и раздраженный:
- ...ло? Что? Кто, черт возьми?
- Дядя Эл, - сказал я, - это я, Чарли.
Он мигом пробудился к жизни и стал безупречно вежлив.
- Альберта Гэтлинга нет дома.
- Дядя Эл, - твердил я свое. - Вы что, не слышите меня? Это я, ваш племянник Чарли Пул.
- Альберта Гэтлинга нет дома. Он уехал из города.
Да что же творится-то?
- Что вы несете? - воскликнул я. - Вы - дядя Эл, я узнал вас по голосу.