Человек подождал, убедившись, что волков было всего двое, затем принялся завтракать, размышляя, какую именно «Большую Воду» он углядел вчера вечером с огромного мертвенно-белого дерева, от рождения лишенного листьев, откуда его согнали назойливые стервятники. Если это был морской залив, то велика вероятность того, что мытарства его вскоре закончатся, причем раньше, чем патроны. Он с ненавистью посмотрел на свое горячо любимое на Земле охотничье оружие. Патроны к нему были архитяжелые, много взять с собой он не смог. А первые же дни в дивном новом мире быстро и жестоко убедили его в том, что стоило более внимательно отнестись к проблеме вооружения и экипировки. Он-то, простая душа, собрался, словно на охоту – рюкзак «Ермак» с алюминиевой рамой, номерной охотничий нож, которым в прошлой жизни очень удобно было перепиливать кости и снимать шкуры, куча разных мелочей и «вертикалка» шестнадцатого калибра, верный спутник кратких отпусков.
– Мог бы еще, пожалуй, ружье для пейнтбола прихватить, дятел, – громко сокрушался мужчина, в сотый раз вспоминая, как лениво листал импортные и отечественные каталоги оружия, уверяя себя, что лучше его берданки нет ничего на свете.
В начале перехода с ним был и пес – верный Джим, предприимчивый и жизнерадостный, не уберегшийся в первый же день на равнине от невзрачной плюгавой жабы, оказавшейся грозным хищником. Даже похоронить Джима человек толком не смог – ему пришлось ретироваться с места гибели пса, отстреливаясь от несущихся, словно курьерские поезда, плотоядных страусов с бронебойными клювами и великолепным тактическим мышлением.
Птички почти отрезали его от леса, «Ермак» оказался в двух или трех местах пропоротым клювами, пока густой кустарник не остановил их гибельного бега.
С трудом уцелевший человек долго бессильно ругался и клял пернатых, бегающих и летающих, наблюдая, как птицы безошибочно нашли едва заброшенную дерном яму, на дне которой покоился несчастный пес.
Страусы долго еще метались по степи, вырывая друг у друга кровавые ошметки, оставшиеся от верного спутника. До сих пор, хотя прошло уже больше восьми суток, мужчина тяжело вздыхал и чувствовал себя так, словно предал друга или продал родину агентам империализма.
Наконец человек закончил свой немудреный завтрак, состоявший из саморазогревающихся консервов и местных кислых ягод, как появился его собственный преследователь.
Из-за куста на поляну выглянула хитрющая морда. Затем на поляну, осторожно шевеля ушами, вышла тварь, которая сильно смахивала на росомаху. Она также точно косолапила, имела низкий, неинтеллектуальный лоб, хитрющие монгольские глазки и невероятно злобную морду.
Наконец человеку удалось увидеть своего преследователя близко и убедиться, что он значительно больше росомахи и чуть меньше гризли. Пожалуй, преследователь потянул бы на гималайского мишку.
Зверь подогнул лапы и упал на брюхо в десяти шагах от костра, мгновенно растекшись по земле, словно под шкурой его была разлита вода, причем проделал это совершенно нагло, разве что лапы под мордой не сложил. После чего преследователь щелкнул клыками, отгоняя назойливое насекомое, и уставился на свою жертву. И столько в этом взоре было наглости, ленивого косолапого превосходства и невысказанной уверенности в том, что добыча никуда от него не денется, что человек схватил ружье и выпалил.
Он, стреляя, знал, что не успеет.
И верно – в том месте, где картечь взрыла сырую землю, преследователя уже не было. Он стоял у кустов вполоборота, с прищуром глядя на разъяренного человека. Человек что-то бессвязно крикнул, но второй раз уже стрелять не стал. Зверь нахально почесал брюхо задней лапой и гордо удалился. Миг, и кусты замкнулись, поглотив его, словно призрак.
Человек едва удержался, чтобы не завыть от отчаяния.
Опасаясь, что начнет палить в кусты на малейшее дуновение ветерка, он отложил ружье в сторону, потом сел на скатанную плащ-палатку и обхватил голову руками.